так записывай что есть. Пока допишешь – как раз и текущие твои косяки закончатся.
– Нет. Так нельзя. Это будет плохая книга. Хорошая книга пишется с конца. Когда история завершена и понятна. А книги, которые пишут с начала, не зная, чем они закончатся – это плохие книги. Да и не хочу я опять от всяких дебилов, которые сами ничего не написали, но всегда знают, как надо было писать лучше, наставления слышать. «Наказы на будущее с учётом ошибок выявленных в текущей работе». Умники доморощенные! Всё им легко и просто, когда всё уже сделано. Я и сам потом часто видел, что многое можно было бы иначе написать и сделать, но ёлки-палки, когда идёшь в темноте и наощупь – это очень трудно. Глядя на пройдённый путь, ты осматриваешь его как бы при включённом свете. Разумеется, кажется, что можно было бы идти к цели проще и правильнее. Но в момент движения света нет! Вот и не хочу я опять в эту тяжкую темноту с неизвестным завершением.
– Ты уже вон сколько бумаги понапачкал, и всё изнутри знаешь. Говорю тебе: сядь, прижми жопу к стулу, и напиши толковую книгу! Это же твоё! От себя бегать нельзя…
– В попытке убежать от себя я всегда показываю неплохое время, между прочим. Правда, результатов не добивался, это правда… Меня, в общем, никто никогда не держал. Все оставались на своих местах. Да я и сам понимал, что какое время не покажи, а окажешься там, откуда так резво стартанул… Зато время хорошее показываю… Не хочу я опять туда… Хочу, конечно, то есть чтобы излагать гладко, а писателем быть не хочу. Потому и не пишу.
Утомление третьего дня тяжёлой физической работы казалось Виктору непереносимым. Болели руки от лопаты, ладони, локти, плечи. Очень болела спина. От длинных переходов гудели и болели ноги. Он просто сидел и молча слушал, механически, почти не ощущая вкуса, поглощал пищу. Даже кофе Анатолия Ивановича не помогал. А Шеф, Анатолий и Пётр всё делились своими историями из прошлого. Какая-то давняя, вроде непримечательная история, участником которой оказался Анатолий, особенно интересовала Шефа и Петра. Они настойчиво требовали пересказать её прямо с самого начала, со всеми неприличными подробностями, поскольку со слов другой участницы событий, Юли, всё звучало как-то невероятно в смысле патриархального уклада маленьких городков. Анатолий вроде бы нехотя и издалека начал повествование.
– …В августе 2000 года, когда во Франции разбился немецкий «Конкорд» и в Баренцевом море затонула лодка «Курск», мы копали в Кириллове, в самом Кирилло-Белозерском монастыре. Жили в общаге, в районе с народным названием «Обшара». В тот год я вдруг самостоятельно додумался до очевидного: минус демократии в том, что знакомство с власть имущими ничего не гарантирует, так как каждый может дойти до самого верха, как и с верху опять скатиться в самый низ; а вот симпатичный диктаторский режим с ограниченным доступом к телу диктатора и личным знакомством с диктатором – это большие возможности. Это понимание сильно врезалось в память, как добытое самостоятельно. Вслед за ним, как из водопада, вдруг стало пониматься всё подряд обо
