с собой, и машина покатила по пустым улицам.
Вместе вошли они в какое-то бюро пропусков. Толубеев предъявил свое предписание, выданное Корчмаревым. Вахтер повертел бумажку, сказал:
– Водитель проводит вас.
Лифт вознес их на седьмой этаж. «Коридоры в коридоры, в коридорах двери!» – вспомнилось Толубееву. Водитель вежливо постучал в одну из дверей, пропустил Толубеева и остался за порогом.
За двумя столами, друг против друга, сидели двое. Одного Толубеев сразу узнал: узкое длинное лицо, гипнотизирующие светлые твердые глаза, которые увидел перед тем, как заснул от наркоза, и еще раз – на перекомиссии, когда тот смотрел этими острыми глазами на худое израненное тело Толубеева. Второй показался Толубееву попроще и посимпатичнее. Довольно полный, седоватый, с крупными залысинами на высоком и без того лбу. Оба были в штатском, хотя все вокруг было строго по-военному, да и само здание больше всего походило на штабное.
– Майор Толубеев, явился по вызову товарища Корчмарева… – сказал он точно, строго, а глаза так и бегали с одного лица на другое, – кто есть кто? – как говорят англичане.
Полный, седовласый поднялся, пошел навстречу, протягивая руку:
– Здравствуйте, Владимир Александрович.
Потом указал на второго, знакомя:
– Полковник Кристианс.
Кристианс тоже протянул сухую твердую руку. Толубеев подумал: спортсмен. Гребец и теннисист. По-видимому, эстонец. Вот почему у него невыразительный голос. Он говорит не на родном языке.
– Мы пригласили вас… – начал Корчмарев, но взглянул на Кристианса и закончил другим тоном: – …на маленькое совещание…
Оба двинулись к двери, и Толубеев оказался как бы под конвоем: впереди – толстенький коротенький Корчмарев, замыкающим – длинноногий Кристианс. Так они и шли по длинному коридору, иссеченному безмолвными тихими дверями.
Коридор упирался в другой коридор, а уж в том показалась открытая дверь в большую приемную, где вскочил и щелкнул каблуками капитан, настоящий гвардеец по выправке, а из приемной в обе стороны еще двери – обитые кожей тамбуры. В одну из этих дверей, что справа, прошел Корчмарев, пробыл там минуту, – ни звука не слышалось оттуда, – потом раскрыл дверь, сказал с каким-то торжественным звоном в голосе:
– Прошу вас, Владимир Александрович!
Кристианс беззвучно замкнул шествие и закрыл за собой двери – и наружную, и внутреннюю.
В большом кабинете было полутемно: настольная лампа посреди пустынного стола, еще стол, придвинутый к первому торцом, и торшер в углу возле круглого столика, окруженного несколькими креслами. За главным столом сидел пожилой человек в штатском, еще трое ютились около торшера, стоя пили кофе, как будто не имели никакого отношения ни к человеку за столом, ни к тем троим, что вошли только что. Человек за столом поднялся, – Толубеев заметил, что выглядит он очень усталым, – протянул руку, назвал себя невнятно
