что это было для него неожиданно, и только нездорово посмотрел на этого и не пойми откуда взялся, что за любопытного и подозрительного типа. После чего капитан смотрит на Алекса и, кивнув в сторону Секунда, спрашивает его. – Ты ему доверяешь? – Что вызывает улыбчивую заинтересованность у Секунда, с которой он поворачивается в сторону Алекса и красноречиво, – а вот это мне было бы интересно узнать, – смотрит на него.
Алекс в свою очередь посмотрел на Секунда и своей ответной улыбкой сбил у того весь интерес к его ответу. Но Алекса это не волнует и он, повернувшись к капитану, говорит: Доверяю. – Капитан со своей стороны не столь доверчив и он, с нескрываемой досадой говорит: «Я бы этой паскудной роже и подержать свой полупустой стакан не доверил бы. Или выпьет, или наплюёт». И пока Секунд, как человек вероломной сущности, не осуществил этот подлый манёвр с бокалом капитана – а его пристальное внимание к бокалу капитана, после того как он раскрыл эти его тёмные намерения, прямо на это указывает – капитан предусмотрительно, в один глоток осушает бокал, после чего торжествующим взглядом смотрит на поверженного Секунда и, явно опасаясь, как бы этот подлейшей сущности человек, напоследок не решился плюнуть в бокал, переворачивает его и таким способом, крепко ставит на стол. На мол, козлина, подавись своей слюной, которую тебе больше некуда будет плевать.
Ну а как только все акценты за столом таким способом расставлены, капитан, у которого во внутреннем кармане, в виде фляжки есть ещё и другие козыри, возвращается к Алексу и открывает ему тайну своего имени. И как оказывается, капитан Соври голова и не капитан вовсе, о чём прекрасно знал Алекс и вполне возможно, что и Секунд, которого Алекс не поставил в известность, когда присваивал капитану капитанство, а капитан на самом деле, есть самый настоящий критик. – Но об этом, тсс, никому. – Прижав указательный палец к губам, тихо произнёс критик. После чего он быстро осматривается по сторонам и, задержавшись на мгновение на всё на том же месте, на тех подозрительных гастрономах, пьющих какую-то воду, возвращается обратно к Алексу.
– Вы же знаете, как в этих местах относятся к критикам (недостойно и опрометчиво). И поэтому я вынужден соблюдать инкогнито. – И только с грустью в голосе вздохнул критик, как, что за вероломность… нет, не Секунда, – хотя то, что он сидел ближе к буфету на многое раскрывает глаза, а уж потом намекает, – а вовсю пользующегося своим служебным положением буфетчика, который взял и на всю буфетную прокричал имя критика, и тем самым раскрыл его инкогнито и заодно глаза на него всех находящихся в данный момент в буфетной людей. И при этом буфетчик не обошёлся без того, чтобы не просто раскрыть личность критика, а он это так невероятно хитроумно, с такой подковыркой под самую кожу сделал, что к нему и не придерёшься, а вот к критику запросто.
– Ну и долго мне ещё ждать, нашёлся тут критик! –
