дверь! Твой отец будет очень недоволен.
Я была уверена, что как раз-таки моему отцу на это будет наплевать, но промолчала. Я теперь была не совсем я, и эта мысль все крепче вгрызалась в мозг, рискуя лишить меня рассудка.
Вытерев вспотевшие руки о ночнушку, я еще раз оглядела чердак, разыскивая зеркало или хоть какую-то отражающую поверхность, чтобы узнать насколько сильно изменилась внешне. Втайне надеясь, что обретение белобрысой косы – единственное и последнее отступление от моей привычной внешности.
Зеркало найти не смогла, только его осколок. Узкий и не очень удобный, в котором за раз могли поместиться либо голубой глаз, либо маленький, чуть вздернутый нос, или розовые дрожащие губы с таким же дрожащим острым подбородком.
Бледные щеки и гнездо на голове я рассматривать не стала. И так понятно, что от загорелой здоровой брюнетки во мне не осталось ничего.
Я теперь была уже не я, а Рапунцель какая-то.
– Селина!
Мужик пока молчал, и я была ему за это очень благодарна. Мои нервы и так были на пределе, не хватало еще услышать этот рокочущий грохот его голоса.
Медленно опустив осколок на пол, отражающей поверхностью вниз, я обессиленно привалилась спиной к стене под окном.
– Селина!
Я не отвечала, я не была этой их Селиной, я просто хотела домой.
Наверное, уместнее было бы сейчас впасть в неконтролируемую панику, быть может, устроить истерику, упасть в обморок, в конце концов, а не сидеть здесь, чувствуя, как меня с головой затапливает отчаяние.
– Отойдите, – спокойный, ровный голос, от которого волосы на затылке шевелились, прекратил копошения за дверью.
Затишье перед бурей, почему-то решила я и не ошиблась.
Крепкая дверь, надежно сдерживавшая натиск жаждавших со мной пообщаться людей, в одно мгновение почернела, прорезавшись пылающими багровыми линиями, словно венами, и осыпалась на пол скромной кучкой пепла, а в дверном проеме, одергивая черные рукава кителя, стоял хмурый ужас, безошибочно нашедший меня взглядом своих страшнючих глаз.
Спрятав лицо в коленях, я просто надеялась, что это не он папочка несчастной Селины.
Этого я бы просто не вынесла.
Странное, болезненное оцепенение сковало меня, но это было даже к лучшему.
Я не дернулась, не вздрогнула даже, когда этот странный человек поднял меня на руки, не обеспокоилась нездоровой бледностью лица синеглазой женщины и совсем ничего не испытала, когда меня вернули в комнату, уложили на кровать и позволили-таки местному врачу вколоть мне какую-то гадость.
– Она нас не узнаёт, верно? – дрогнувшим голосом спросила женщина, комкая в руках платочек.
– Ни вас, ни, судя по всему, меня, – кивнул мой ужас, не отрывая от меня тяжелого взгляда.
«Не узнаёт»… это было так странно. Я не могла их узнать, потому что никогда прежде не знала, но говорить об этом не спешила. Происходящее казалось таким ненастоящим…
