эпохи Возрождения говорила по-английски, но язык с тех пор пережил достаточно неуловимых изменений, чтобы стать не очень понятным для современных людей. Если мы хотим по-настоящему понять умы тюдоровской и стюартовской эпохи, нам понадобится определенное время, чтобы «настроиться» и раскодировать множество лингвистических причуд и сдвигов. Так что давайте начнем с самого простого – грубых слов.
Какой замечательный способ начать! Эту фразу выкрикивали на улицах, чтобы шокировать и вызвать отвращение. Как вы могли не отшатнуться, если бы кто-нибудь выкрикнул вам такое прямо в лицо? Причем на английском фраза еще и звучит так, что ее лучше всего произносить громко, гневно, даже брызгая слюной: «A turd in your teeth!» Это оскорбительная речь в самой сырой, приземленной, агрессивной и публичной форме. Можно, конечно, было начать с чего-нибудь намного более узнаваемого – и намного менее реального.
Многие из вас знакомы с остроумным, изобретательным языком оскорблений и шутливых ответов у Шекспира и других писателей эпохи Возрождения. Возьмите, например, «Генриха IV», часть первую, и увидите, что буквально в одной сцене Фальстаф называет своего друга Бардольфа «беспрерывным факельным шествием, вечным фейерверком», потому что у того красный нос, и разглагольствует на эту тему еще минут десять. Потом он ругает хозяйку дома, заявив, что «честности в тебе не больше, чем сока в сушеном черносливе», и сравнив ее с выдрой, которая ни рыба ни мясо, потом называет принца «болваном» за глаза и «рычащим львенком» в лицо. Всю эту красоту он перемежает ругательствами вроде «’s blood» и «God-a-mercy!»[1] Но есть во всем этом что-то совершенно не угрожающее и комичное. Это всего лишь бахвальство, и только самые религиозные или лишенные всякого чувства юмора люди, как современники Шекспира, так и наши, по-настоящему оскорбятся.
Насмехаться над чьей-то внешностью не очень-то хорошо, но когда насмешки оригинальны, разнообразны и умны с лингвистической точки зрения, они ранят куда слабее. Собственно, обзывательства могут превратиться в обычную игру. «Этот краснорожий трус, этот лежебока, проламывающий хребты лошадям, эта гора мяса», – восклицает принц Генрих в более ранней сцене, насмехаясь над огромным брюхом Фальстафа, и получает в ответ оскорбления из-за своей сравнительной худобы: «Провались ты, скелет, змеиная кожа, сушеный коровий язык, бычий хвост, вяленая треска! Ух! За один дух не перечислишь всего, с чем ты схож! Ах ты, портновский аршин, пустые ножны, колчан, дрянная рапира!» Эти сравнения весьма язвительны, потому что перечисляемые предметы не только длинные и тонкие, но еще и полые и пустые внутри, так что конфликт уже переходит с критики телосложения на характер. Тем не менее почти никакого настоящего гнева здесь нет; персонажи явно наслаждаются соревнованием «кто кого лучше обзовет», а от зрителей ждут, что они станут аплодировать состязающимся остроумцам. Подобные диалоги сделали Фальстафа одним из самых популярных
Сокращения от «God’s blood» («Божья кровь») и «God have mercy» («Господи помилуй»). –
