тела, увидеть лица… но не смог.
Бросил трупы, как есть, и пошел.
Роб не сразу сообразил, что перед ним.
Внешнее кольцо из подбитой техники, тел, сросшихся с солью, оружия, скелетов животных внезапно оборвалось, и центр озера оказался внутренним кругом мишени: слепящая глаз белизна – с древней покосившейся бомбой по центру. Только она не казалась честной убийцей, скорее языческим идолом. Серое источенное коррозией тело бомбы покрывали сотни разноцветных лент. Ветер трепал их, как слипшиеся косы безумного дервиша. Некоторые тихонько позвякивали, на концах лент виднелись бусины. Колокольчики?
Вокруг бомбы не было ни души. Из-под нее торчали странные ветки, но, чтобы их разглядеть, следовало подойти вплотную.
У Роба не осталось иного выбора. Месть нужно пилить до конца. Как ветку, на которой сидишь.
Он шагал и чувствовал, как безумно болит его левая – единственная боевая рука. Она практически отваливается, но стоит бросить револьвер в кобуру, и Роб станет никем, мошкой, Мормо прихлопнет его пустой ладонью. «Он и так меня кончит», – огрызнулся Роб и едва не заплакал, таких усилий ему стоило просто нести револьвер в опущенной руке.
Во рту плавилась соль. Роб пожалел о фляге, оставленной ведьме. Он морщился, кусал губы, но шел. Зачем он вообще на это согласился? Не поворачивать же назад?
Чем ближе он подходил к бомбе, тем отчетливее слышал звук. Замедленный, точно он начинался за несколько миль отсюда, гулкий, он отдавался во всем теле Роба. От него вибрировали отдельные волосы, ногти, зубы. Звук гудел в костях Роба, обещая бесконечное мучение, казни, в сравнении с которыми все, что он уже пережил, сказки с картинками.
Сперва Роб перепутал этот звук со стуком своего сердца. Но этот был в сотни раз медленнее. Звук начинался в позавчера и пронзал собой всю неделю до следующего вторника. Подвременной шорох, скрип атомов друг о друга.
Бомба теперь заслоняла половину неба. Равнодушная, усталая, она глубоко ушла в поверхность озера, в ржавых стабилизаторах пел ветер. Роб разглядел ветки, которые обнимали ее днище, – две руки, явно мужские, они настолько крепко сдавили многотонное зло, что казались руками праведника, не пускающего ее гнев наружу.
Не остались секретом и грузики на лентах. Никаких бусин, лишь отполированные ветром и песком кости: куски челюстей с зубами, пальцы, шары суставов, ребра. Кто-то намеренно отгонял зрителей от своего идола. Или честно приносил самые лакомые кусочки. На самом верху бомбы, у стабилизатора бился ятаган алого цвета. Шейный мужской платок. Со свистом и шипением он резал ветер.
Роб подошел вплотную. Револьвером сдвинул в сторону ленты, ствол скрежетнул о металл, и это был честный звук. В ответ что-то отозвалось внутри бомбы. Роб приблизил ухо вплотную, прижался. Долгое время он слышал лишь гул своей крови. Для верности он даже зажмурился. Ждать пришлось невыносимо долго.
Тииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииик –
