торчат из мёртвых культей рук. Пень безобразной шеи украшен металлическим узором – зашит железной нитью.
И каждый шов в итоге образует слово.
Господин И Грай поворачивается к Номеру и говорит, размашисто не обратив вниманья на безликий и бесполый труп:
– Он смеет утверждать, что Рон стал бы барабанщиком, а Гарри – гитаристом. И Гермиона – вокалисткой…
Мистер Номер и И Грай сидят за стойкой в гигантском помещении их личных измерений. У каждого в руке стакан, бесконечно повторяющий форму песочных часов.
– Нам, кажется, уже пора…
– Ага. Сейчас заплачу и сдохну…
Оба посетителя бара имени их двоих срастаются в престранную фигуру (покатый треугольник вверх, покатый треугольник вниз).
Пока ты смотришь, как они, в прозрачности вращаясь, двоично превращаются в очередной стакан, к тебе подходит твой безголовый официант.
Он нагибается, чтобы принять заказ.
Специально, чтобы ты видел «слово швов» его подноса-шеи.
Но ты совсем не смотришь на официанта. Твой любопытный взгляд теперь пришит к скучающей блондинке у камина.
А металлические швы ведь всё равно сложились в слово «СОН».
«Я, конечно, в Аду! Окончательно мёртв(…мёртв)…»
Стеклянный протез глазного яблока Земли из Райского сада…
– Для меня нет себя прекрасней/ Но ловлю я свой взгляд напрасно/ Как виденье неуловимо, каждый день прохожу я мимо…
Человек без лица и без друга напевает перед почерневшим зеркалом в ванной.
Тьма гаснет. Сцена уносится в НОВЬ.
Ночь на каждом кончике каждого ржавого зуба Отражённой Эммы.
Это не зубы, а гробовые гвозди…
Чёрно-белая ворона летает по дому.
Аплодисменты крыльев, кошмар улыбки Отражённой Эммы…
А это ведь всего лишь зеркало в углу.
Так же человечно, как привидение инопланетянина.
«Вторая) (первая» Эмма широко раскроет страху глаза и, увидев всё то, что ты смог увидеть, поймёт, что больше не смотрит на своё отраженье…
Загробный крик – и зеркало кошмара уносит ветер тьмы.
Сквозь грязь закрытого в себе пространства доносится взрыв голосов, которые безмерно застывают в Эмме.
Но один заблудившийся снаружи голос попадает в мечущуюся по хижине ворону, точно прожжённая кислотой мусорная корзина в канаву, словно сердце мишени в неподвижно зависшую пулю…
«Твои шаги преследуют меня…
Сейчас всё ещё лето.
Луна – как обручальное кольцо. Как дуло пистолета.
Круг черноты внутри. Глазница пустоты.
Мы выходим на вымерший пляж, а море выглядит зеркальною пустыней.
И на песке твои шаги теряют звук.
Мы смотрим в тёмные волны, нам даже кажется, что море оживёт – из глубины
