дательской системе Ridero
ПЕРВЫЙ КИРПИЧ
Трамвай думает
Он думал, что если в один короткий текст поставить рядом сияние, смирение, пылинки в луче, голос текущего крана, запах сирени в окно и боль где-то слева, под ребрами – это будут стихи…
Она думала, что если собрать в одном доме ребенка, мужа, пару котов и полку с книгами, да, еще алоэ на окне и дождь, стекающий по стеклам – это будет счастье…
Они думали, что если поставить на стол два бокала с божоле, или с кьянти, а рядом тарелку с нарезанным кубиками белым сыром, и зажечь свечу, а шторы задернуть, и еще волосы распущенные и губы – это будет любовь…
Она думала, что еще недавно было совсем нетрудно забираться в трамвай, и место уступали совсем не потому, что были вежливы, а теперь шляпки у всех совершенно некрасивые, аляповатые – ну, никакого стиля, а у девушек голые спины зимой – и это тоже жизнь…
Он думал, что когда он был маленьким, часто лопались воздушные шары, и он не понимал, как что-то большое могло в один миг превратиться в жалкий кусочек резины, ему казалось, что тот, настоящий, шарик, просто куда-то спрятался, под кровать, или в шкаф, или папа держит его за спиной, – и он до сих пор ищет…
А этот ехал в трамвае и думал о жареной курице, румяной, с чесночком…
А тот что-то напевал, и губа у него смешно оттопыривалась, но из-за шума было не разобрать.
Она не боялась старости, потому что любила лежать на диване и смотреть телевизор, а этого не отнимут, как красоту.
Парочка уткнулась носом в один конспект. Только конспект-то – отксеренный! Прогуляла парочка все лекции, прогуляла… И правильно!
Кондуктор в оранжевом, проходя, сканировала проездные, она не любила, когда дают мелочь, как будто это ей дают милостыню, она смотрела, как на врагов, презрительно – что ли нет у Вас других денег? А когда давали тысячу, тоже ругалась – надо заранее готовиться к поездке, где я вам сдачу возьму? Та, в шубе, ей так и сказала: не хотите – не надо. И убрала тысячу в кошелек.
– Ой! Счастливый билетик!
– Съешьте.
– Нет, я лучше дома… Оболью кипятком и съем… Микробы, знаете…
Микробы думали, в каком человеке будет уютней и так, чтобы не сразу выгнали.
– Мужчина! Когда чихаете – отворачивайтесь, Вы в общественном месте!
Общественное место – трамвай – поворачивало. Водитель вышел, пошуровал железным ломом или чем, и снова по рельсам…
Жизнь везде проложила рельсы, так трудно свернуть, куда хочешь, приходится себя убеждать, что туда тебе и надо, куда везут.
– Какое свинство! – думала кондуктор, – ведь это настоящее свинство: смена до одиннадцати, транспорт из депо не ходит, а развозка в час ночи… Уж лучше эти два часа работать, но кто же думает, что лучше для рабов…
А ей всегда казалось, что он едет в следующем трамвае… Они почему-то никак не могут сесть в один и встретиться… А когда она в магазине стоит в очередь в кассу, ей кажется, что он именно сейчас открывает дверь и выходит, унося десяток яиц, батон, баночку кофе и ее сердце.
Не все могут перенести свою молодость и красоту. Некоторые поднимаются по темной петербургской лестнице, ругаются, что чердак на замке и приходится открывать обычное окно, и дарят себя ветру. А если бы удалось забраться на крышу и увидеть с нее мир, может, и передумала бы…
Да, эта газета меня выдает… Сразу видно, что букет не праздничный, лучше так бы и ехала, с шестью розами в руках…
Бог есть, – думал, – но вряд ли он принял хоть одну конфессию…
А потом за окном пошел снег.
Настоящие белые пушистые хлопья плотной шторой отгородили трамвай от мира. Это последний снег в этом году, этот уж точно последний, и все-таки чудеса – в мае, на зеленые листья!
Трамвай перестал думать, все смотрели на снег…
Библиотека
– Нужно придумать, куда поставить детскую кроватку, – сказала беременная дочь. Больше они ничего не сказали, а смотрели в окно, где желтые листья медленно падали, будто не решаясь назвать осень по имени.
Говорилось это, он знал, именно ему: ведь это его библиотека занимает большую часть квартиры: уже завешаны все стены, сложены стопки на столах, на табуретках, ящики под кроватями…
Каждую книгу он знал лично: где купил, как читал, какая тогда была погода, да, не смейтесь, отлично читался, к примеру, Шарль Нодье в грозу, вписываясь между молний этаким буревестником, а вот «Победа над солнцем» хотела хорошей погоды, иначе в чем же
