– это не абсолютно то же самое, что исследование морали (правильной и неправильной, доброй и злой). Аристотель определял добродетели просто как способы поведения, которые наиболее способствуют счастью в жизни. Пороки же определялись как способы поведения, которые наименее способствуют счастью. Он отмечал, что добродетели всегда стремятся к балансу и избегают крайностей, к которым тяготеют пороки. Аристотель исследовал добродетели и пороки в своей «Никомаховой этике» – книге, основанной на опыте и наблюдении, а не на догадках о том, какое счастье возможно для людей. Культивация суждения о разнице между добродетелью и пороком есть начало мудрости, того, что никогда не может устареть.
Наш современный релятивизм начинается с утверждений, что выносить суждения о том, как надо жить, невозможно, поскольку не существует настоящего добра и настоящей добродетели (и то и другое взаимосвязано). С точки зрения релятивизма, наиболее близка к добродетели толерантность. Только толерантность обеспечит социальную сплоченность разных групп и спасет нас от вреда, который мы причиняем друг другу. Поэтому в Фейсбуке и других соцсетях вы выражаете свою так называемую добродетель, сообщая всем, как вы толерантны, открыты и сострадательны, и ждете урожая лайков. (Оставим в стороне то, что говорить людям, будто вы добродетельны, не есть добродетель – это самореклама. Сигнализировать о добродетели – не добродетель. Сигнализировать о добродетели – это, вполне возможно, наш самый распространенный порок.)
Нетолерантность к чужим взглядам (неважно, насколько они невежественны или непоследовательны) не просто неправильна. В мире, где нет правильного и неправильного, это еще хуже: это знак, что вы ошеломляюще бесхитростны или, возможно, опасны.
Однако, похоже, многие люди не могут вытерпеть вакуум – хаос – который свойственен жизни, но усугублен моральным релятивизмом; они не могут жить без морального компаса, без идеала, к которому можно стремиться. (Для релятивистов идеалы тоже являются ценностями, но, как все ценности, они относительны и вряд ли стоят жертв.) Итак, наряду с релятивизмом, мы видим рост нигилизма и отчаяния, а также противоположность моральному релятивизму – слепую уверенность, предлагаемую идеологиями, которые утверждают, что у них есть ответы на все.
И вот мы подходим ко второму учению, которым бомбардируют миллениалов. Они записываются на гуманитарный курс, чтобы изучать величайшие из когда бы то ни было созданных книг. Но им преподают не книги, а идеологические атаки на них, основанные на ужасающем упрощении. Если релятивист полон неуверенности, то идеолог, напротив, склонен к гиперосуждению и цензуре, он всегда знает, что с другими не так и что с этим делать. Иногда кажется, что единственные люди, которые в релятивистском обществе хотят дать совет, – это те, кто меньше всего может предложить.
У современного морального релятивизма много источников. Когда мы на Западе стали глубже изучать историю,
