style="font-size:15px;"> – Не надо заботиться о мнении других. Если начнете думать об этом, никогда не успокоитесь.
– Принцип этот я знаю, – сказала она. – Теоретически я этим не занимаюсь. А на деле – да.
Увидев, что оба они садятся, собачка уселась на третий стул.
– Наливайте себе, – сказала Лиза, показав на кофейник. Есть и молоко. Надеюсь, еще горячее.
– А вы тоже налейте себе немного кофе, – сказал мужчина. – Составьте компанию. Согласны?
– Вы швейцарец, немец? – спросила она.
– Нет, голландец.
– В Женеве проездом?
– Вот уже двадцать лет. Живу здесь. Я влюблен в этот город.
Вдали гарсон видел приход «отца».
Голландец аккуратно намазал масло на рогалик. Он не спешил, не проявлял жадности или поспешности. Собака отказалась от малейшего куска.
– Он ведет себя, как кошка, – сказала Лиза. – Обычно собаки более прожорливы, правда?
После паузы:
– Живете один?
Указав на собаку, ответил:
– Живу с ним.
Добавил с живым интересом:
– Вы хорошо говорите по-немецки. С небольшим акцентом, впрочем.
– Я австрийка, – сказала она. – Переводчик-синхронист. Могу переводить на три языка: французский, английский, немецкий.
Он попробовал кофе.
– Три языка… Такая молодая… Вам повезло. Вам помогло окружение, не правда ли?
– Языки – это была идея фикс моего отца. По окончании лицея, в семнадцать лет, я поступила в школу переводчиков. Проучилась три года. Отец очень гордился.
– На его месте я бы тоже…
Слова слипались в горле у Лизы. Сквозь прозрачный экран из слез возник расплывчатый пейзаж из деревьев и кустов в форме факелов.
– Дышите глубже, – сказал голландец. – Слегка откройте рот и глубоко вдохните.
Она подчинилась.
– Ну вот, – сказал мужчина. – Медленно. Теперь выдохните. Тоже медленно. Никто не торопит.
– Вы говорите как врач.
– Нет, просто по своему опыту я знаю симптомы боли. Отец ваш умер?
Она кивнула головой.
– От несчастного случая?
– Нет, – ответила она. – От рака.
Слово это прочистило горло.
– Недавно, да?
– Несколько месяцев тому назад. Резкое обострение болезни. До этого не было признаков. Ни бледности, ни худобы, ни усталости. Ничего. Спортсмен, красавец, настоящий красавец. Элегантный, стройный. Руки умные, теплые, добрые. И вдруг ему стало плохо. Он не хотел этим заниматься. У него было слишком много работы. Я была обеспокоена. Боль не проходила. Я настаивала, чтобы он пошел к врачу. Пришлось делать много анализов. Ждали результатов. Я жила как загнанный зверь. А он – нет. Чуточку нервничал, что приходилось заниматься не работой, а чем-то другим. Месье, – продолжала она, и ее охрипший голос заинтриговал собаку (она наклонила голову направо,
