я вижу не против, – Гаджали наконец поставил вопрос ребром.
– Нет, – ответил его взрослый сын, полностью отдавая себе отчет за судьбу сестры, зная хорошо своего друга по имени Раджаб.
День свадьбы
Галима в день свадьбы в нарядном платье, сшитым по линии талии с лифом, плотно облегающим фигуру и с нагрудником из дорогого бархата, увешанным серебром выглядела необычно красиво.
Отец стоял среди гостей в традиционной распашной черкеске белого цвета, изготовленной из верблюжьей шерсти. Черкеска была одета поверх бешмета с нагрудным разрезом. Отец в папахе выделялся среди всех высокой и строгой осанкой. Он больше молчал и был в гнетущем настроении. Галима хорошо запомнила эту папину парадную форму, потому что она за ней следила, перешивала пуговицы, меняла разрезы и манжеты, пришивала накладные карманы, а когда он несколько лет назад собрался на встречу в Ахтах с Нажмутдином Самурским, то попросил карманы убрать – мода быстро менялась.
Во всей свадебной церемонии только один раз ее глаза поймали грустные, полные печали глаза отца, и ее сердце застучалось еще сильнее: ее обуревало чувство, что нить, которая соединяет ее с ним, натянулась и вот- вот порвется. Это- прощание: прощание с детством, с отчим домом, где она была окружена любовью и вниманием. Голоса свадебной песни глушили ее мысли, но остановить поток ее слез не мог никто. Она понимала, что вступает во взрослую жизнь и чужую семью, полную неизвестности и сомнений.
Время шло, а Гаджали не мог себе простить, что пошел на поводу у жены и сына Абрека, а также поддался на уговоры Раджаба и его высокомерию: « В качестве калыма я отдам мешок денег, хотя Галима стоит дороже» Его дочь продолжала жить в нужде, хотя она никогда не показывала этого, не жаловалась и все время продолжала жить в ожидании чуда. Это» чудо» пришло через два года: она родила сына и дала ему имя отца по его наставлению- коротко- «Гаджи».
Сумка
У Гаджали с утра было плохое настроение- год выдался неурожайным: яблоневый сад навевал тоску- под осадой гусениц яблоки скукожились, а сливы не уродились вовсе. Вернувшись домой в полуденное время, он на крыльце заметил незнакомую набитую тканевую сумку. Он из-за любопытства раскрыл ее и нащупал рукой банку меда, кусок овечьего сыра и масло. Его лицо изменилось – губы поджались, глаза прищурились, и он гневно крикнул:
– Селима!
Селима сбежала по лестницам вниз и застыла, увидев мужа над раскрытой сумкой. Она вспомнила его распоряжение – никому ничего не давать и перестать быть больной на сердце. Она имела привычку делиться со всеми, кто нуждался. А тут – родная дочь.
– Что случилось, Гаджали?
Гаджали перевел глаза на сумку.
– Это что?
Селима растерялась.
– Это для нашего внука.
Гаджи в это время находился дома и до его ушей стали
