сверху узенькую полосу неба, связывающую половинки, Женя улыбалась: облака на картине двумя лентами тянулись друг к другу как руки, – слева ночь пыталась потрогать закат, справа закат впитывал ночь и от этого становился еще ярче.
«Да. Паззлы – очень необычная вещь…» – кивала она самой себе, и каждый день, проводив мужа на работу, садилась за рисунок.
«Однажды вечером я сидела дома, а он ходил в магазин и надолго пропал. Потом сказал, что встретил друзей, и они „выпили по баночке пива – вспомнили прошлые времена“ – такими точно были его слова. Подумалось – А с какой стати он вспоминает свое прошлое и ведет себя так, словно оно никуда и не уходило, а она вынуждена как собака сторожить дом и только по телефону общаться с подругами, подобно ей запертыми в домах ревнивыми друзьями мужа и придирчивыми соседскими языками?..»
Воспоминания заставляли иногда вздрагивать, и паззл выпадал из пальцев, волшебным образом указывая на свое место в картине…
Потом Женька откладывала головоломку в сторону, кипятила на кухне воду, чистила картошку или перебирала крупу – готовила ужин, но мысленно возвращалась к паззлам…
Приходил с работы он, часто, а затем и вовсе неизменно приносил с собой пиво, ел, перечитывал и перечеркивал какие-то свои отчеты, изредка ругая начальство и соря своими шутками, половину из которых Женя не понимала, но вежливо смеялась под его взором. Скоро наступала ночь, они шли спать и спали до утра. А утром он уходил на работу, а она снова садилась и перебирала цветную мозаику…
От самых женькиных колен тянулась в сторону замка узенькая каменистая тропинка, разделяющая рисунок надвое – на осязаемо неподвижный пруд и на чуть склоненные верховым ветром венчики полевых цветков. «Почему ветер не попадает на пруд?» – поражалась, но все же находила ответ: «Потому, что тогда замок отразился бы в нем с искажением…", «Это как бы разные времена – на одной половинке ветер есть, а до другой он еще не дошел…»
– Может, тебе спинку помять? – она садилась рядом и странно смотрела на его голую, отвлеченно глядящую в потолок спину. Не дождавшись ответа, клала руки ему на плечи и начинала легонько его гладить, пощипывать, стараясь изгнать то усталое равнодушие, которое, ей казалось, там поселилось. Кожа у него странная, темная и совершенно упругая, будто под ней, залитые под самую завязку, находятся грелки с маслом, – Это массаж… массаж, – успокаивающе говорила она, едва он начинал шевелиться. Руки он раскидывал в стороны, одна падала на пол и лежала там неподвижно, пока Женя не останавливалась.
– Еще, а?… – мечтательно и сонно говорил он тогда, подбирая эту свою упавшую руку и пряча ее к груди, – Так хорошо… – закрывал глаза и начинал сладко посапывать, будто видел приятный сон. Когда она уставала, он либо уже спал, либо неожиданно изворачивался, и она оказывалась в его объятиях… – поэтому
