Берт демонстративно вспылил. Ничего особенного, он так делал всегда, – но этого для Терезы Казинс оказалось достаточно, чтобы остаток дней провести в Лос-Анджелесе.
Тереза устроилась в окружную прокуратуру секретаршей. Двоих младших отдала в детский сад, двоих старших записала в группу продленного дня. Место Терезе предложили бывшие коллеги мужа. Прокурорских немного мучила совесть оттого, что они все так долго покрывали роман Берта, – вот и решили сделать для брошенной жены доброе дело. Но очень скоро в прокуратуре заговорили, что не худо бы новой секретарше пойти на вечерние курсы и выучиться на помощника юриста. Эта измученная, озлобленная, обиженная судьбой женщина была далеко не дура.
Берт Казинс на должности заместителя окружного прокурора зарабатывал мало, а потому должен был выплачивать очень скромные алименты. К доходам семьи он отношения формально не имел, а потому они и не учитывались. Берт подал прошение о том, чтобы дети все лето, с конца одного учебного года и до начала следующего, находились под его опекой, и ходатайство было удовлетворено. Тереза лезла вон из кожи, чтобы ему дали только две недели, но Берт был юрист, и друзья у него были юристы, а вдобавок водили дружбу с судьей, и родители снабдили его достаточной суммой, чтобы иск Терезы, если надо будет, пролежал в суде до скончания века.
Узнав, что лета с детьми она лишилась, Тереза хотела было закатить истерику, но вдруг поняла – да это же не развод, а каникулы на Карибах! Конечно же, она любила своих детей, но, если подумать, когда три месяца в году не надо никому лечить ангину, не надо разнимать бесконечные драки, никто не канючит над ухом, что хочет в балетный кружок, на который нет ни денег, ни времени, можно не объяснять на службе, почему опоздала, и не отпрашиваться пораньше, и не выкручиваться постоянно… словом, три месяца без детей, пусть даже она никогда не признается в этом вслух, – не так уж ужасно. А если представить, как она лежит субботним утром в постели и при этом Элби не скачет через нее туда-сюда, как горнолыжник через сугроб… неплохо, совсем неплохо! А если еще и представить, как Элби скачет по новой жене Берта, а та наверняка спит в кремовой шелковой ночнушке с черными кружевами, которую и стирать-то нельзя, только в химчистку, – просто замечательно.
Пока дети были маленькие, отправлять их одних было невозможно, и приходилось что-то придумывать. Однажды с ними летела мать Беверли, в другой раз – ее сестра. Бонни при Терезе терзалась, постоянно просила прощения и не смела глядеть в глаза. Бонни была замужем за священником и потому умела чувствовать себя виноватой во всем, в чем только можно. В третий раз в роли дуэньи выступила Уоллис, подруга Беверли, – громкоголосая и улыбчивая дама в ярко-зеленом хлопчатобумажном платье. Уоллис любила детей.
– Ну, ребятушки, – сказала она четверым маленьким Казинсам. – Мы с вами умнем весь арахис на борту.
Уоллис притворилась, будто и сама – ну, надо же, как совпало – летела в тот день в Виргинию, и разве не замечательно, что они оказались в одном самолете? И все у нее вышло так легко и ловко, что Тереза
