Па-па, – повторил смакуя, – ну да бог с тобой.
– Пап, я поговорил с заведующим…
– Не тарахти… Дом продал?
– Нет, – Виктор Иванович, продавший дом по настоянию супруги более двух лет назад, отвел взгляд в сторону, – ты ж не велел.
– Чую – врешь. Ну и дурак, коли так.
– Пап…
– Не тарахти, слушай, – вздохнув со свистяще булькающим звуком, продолжил. – Рельс в сарае, на котором ты мои капсюли шлепал да гвозди правил, на месте?
– Да… – честно соврал Виктор Иванович, чувствуя шевеление волос на голове.
– Оголовок я засверлил, там один брюлик почти на пять карат. 31 – более двух карат, все чистой воды, не считая мелочи. Больше 3 карат не брал, чтоб не засветиться. Залил воском и заварил.
В краткий миг перед глазами ошарашенного наследника вспыхнули лучики рассыпающихся алмазов. Бриллиантовый дождь, осыпающий томных длинноногих кокеток, позирующих в самых аппетитных позах. Искры бриллиантовой пыли, наполняющие с ветром бугрящиеся паруса яхты. Он даже ощутил вкус морских брызг, и солнце, много солнца. Очарованный видением, Виктор Иванович прищурился, ослепленный его лучами. Тяжелое сипение, не похожее на скрип мачты, дыхание отца вывело его из эйфории владения внезапно обретенным богатством.
– Так, что ж ты не сказал?
– Сначала нельзя было, а потом…, потом…, – Иван Аронович прервался, собираясь с силами. – Кому? Ты родовую фамилию поменял. Цилмасов, наш род, выходит, на мне пресекся, – восковые веки устало прикрылись, Иван Аронович продолжил. – Мать угробил…, чураешься…, даже из тюрьмы меня не встретил, сюда, вот третий раз приехал, за 7 лет.
– Пап…
– Не тарахти, – со свистом вздохнув, опять вперив буравчики глаз в лицо сына, продолжил, – лом золотой, цепи… все переплавил. Все ручки со львами в доме – из золота.
Виктор вспомнил неудобные массивные ручки-кноб с частью слезшей фальшивой позолоты, обнажившей серую дюраль дешевки. Мать не раз просила отца поменять этот анахронизм на более удобные, неизменно получала отказ. Потом, как Ивана Ароновича посадили, влупив 15 лет, только плакала да моталась к нему каждый месяц. Дом совсем забросила и ручки остались.
– Папочка, так ты …
– Не тарахти…, па-по-чка…, хоть похорони по-человечески. – Повторил, прикрыв глаза, словно наслаждаясь, – па-по-чка, – продолжил. – Рядом с Лизой похорони. – неожиданно твердо приказал. – Рядом с моей Елизаветой похорони! –Видимо, исчерпав силы, с трудом выдавил из себя булькающий кашель. Вспыхнув глазами продолжил, – самое главное…, в коло… – Иван Аронович глубоко вздохнул. Булькая, попытался выдавить из себя, – в коло…, под кры…, тру…, там…, все там, тру…пшш…, – зашипел, выпуская последний воздух с кровяной пеной из себя.
– Папа, где!? – в неистовстве схватив за иссохшие плечи, тряхнул отца Виктор Иванович. – Папочка, что?
