успели.Но друг, послушай: не беда
Неверной младости утрата.
Конечно, я теперь седа,
Немножко, может быть, горбата;
Не то что в старину была,
Не так жива, не так мила;
Зато (прибавила болтунья)
Открою тайну: я колдунья!
Когда ты только-только начинаешь принимать свою красивость, как медаль, которая свалилась на тебя неожиданно и даже не особо заслуженно, вдвойне обидно играть некрасивую, старую да еще омерзительно злую колдунью…
А тут еще Пушкин, сукин сын, добавлял все новые и новые краски во внешность, поведение, разбавляя однозначный образ коварства и зла жалким тщедушием мелкой и пакостной душонки, трепещущей в любви:
– Так, сердце я теперь узнала;
Я вижу, верный друг, оно
Для нежной страсти рождено;
Проснулись чувства, я сгораю,
Томлюсь желаньями любви…
Приди в объятия мои…
О, милый, милый! Умираю…
Голос Булки звучал как пионерский горн – яростно и фальшиво:
– Котова, хватай Арсентьева за кафтан, тьфу ты, за плащ!
На Вадима для этих целей надевали какой-то плащ из дерматина, который напоминал занавеску для душа. Кира хваталась за эту занавеску, неестественно скручивая якобы покалеченные подагрой руки. Арсентьев смотрел на нее сверху вниз, демонстрируя однозначную и неопровержимую победу добра над злом.
Чем дальше продвигался репетиционный процесс, тем тяжелее становилось Кире. Булка раздобыла где-то парик – безобразный, седой, патлатый. Парик раздражал, потому что волосы лезли в рот и мешали говорить. Голос становился утробным и сиплым, как будто севшим. Это почему-то нравилось Булке:
– Котова, хорошо играешь! – она произносила этот текст удивленно и немного театрально. Кира печалилась еще больше, в злости хватала пытающегося ускользнуть Финна-Арсентьева за плащ, и когда, наконец, он исчезал в кулисах, злобно потрясая кулаками, произносила последние строки своего монолога, сеющие вечное соперничество и вражду между ними:
– О, недостойный!
Ты возмутил мой век спокойный,
Невинной девы ясны дни!
Добился ты любви Наины
И презираешь – вот мужчины!
Изменой дышат все они!
Увы, сама себя вини;
Он обольстил меня, несчастный!
Я отдалась любови страстной…
Изменник, изверг! О позор!
Но трепещи, девичий вор!
И вот настал день премьеры. В актовом зале собралось школьное начальство, даже кто-то приехал по приглашению из района. Кира окончательно потеряла сон. Самой себе она почему-то казалась смешной и жалко неубедительной в образе Наины. В общем, искусство для нее рождалось в страшных муках.
…Булка прибежала за кулисы подбодрить воспитанников. Кира присела на стул в углу и была на грани истерики:
– Котова, почему ты не надела нос? Привяжи его к ушам немедленно!
