но складно…
И все же Аверил завидовал летуну. Лежать целыми днями в гамаке, приноравливаясь к качке, было хуже самой тяжелой работы. Поэтому, когда корабль подошел к Гавани Кантии – единственного из Западных островов, куда допускались иностранцы, – и Аверил выбрался на палубу, держа саквояж в одной руке, а другой – бережно прижимая к себе урну с прахом Господина Старшего Мужа, его пошатывало от усталости. Сначала он долго не мог понять, где начинается твердая земля. Вся гавань – длинный эстуарий полноводной реки – была сплошь заставлена плотами, между которыми корабль лавировал с изяществом кота, пробирающегося к блюду с ветчиной между хрустальными бокалами на праздничном столе. На плотах стояли хижины, зеленели огороды, дымились сложенные из глины очаги. Корабль время от времени замирал у одного из дощатых настилов, сбрасывал трап, и пара туземцев ловко взбиралась на борт, предлагая путешественникам свежую зелень, жареную рыбу, остро пахнущую незнакомыми пряностями, или яркие шерстяные накидки. С моря дул свежий и холодный ветер, и когда Аверил увидел, как торговец и инженеры достают из саквояжей накидки и надевают прямо на сюртуки, он отбросил смущение и купил себе темно-синий плащ, расшитый алыми маками – это была наиболее скромная расцветка из тех, что попались ему на глаза.
Наш путешественник живо воображал себе, как будет шататься по улицам незнакомого города в поисках гостиницы, сверкая алыми маками и с трудом подбирая слова, но эта экстравагантная прогулка, по счастью, не состоялась – на таможне Аверила уже ждал слуга дома Спиренс. Было очевидно, что его хозяйка – особа известная и уважаемая: чужестранца тут же провели в отдельную комнату, усадили, угостили горьким и обжигающе-горячим чаем и крошечными сладкими пирожками, а затем без всяких промедлений вручили Хранителю Праха (таков был почетный титул Аверила во время его пребывания на острове) шелковый шнур с семью хитро завязанными узлами, каковой подтверждал полную благонадежность своего хозяина и его право пребывать на Западных островах столько, сколько будет необходимо для надлежащего исполнения всех обрядов.
После этого Аверил и слуга дома Спиренс уселись в поданную к крыльцу повозку, в которую был впряжен низкорослый, косматый и крутолобый бычок, глянувший на чужестранца из-под длинной челки неожиданно живыми и сердитыми глазами. Аверил поспешно задернул шторы. Все это было слишком. Слишком шумно, слишком ярко, слишком необычно. Слишком многое требовало, чтобы его увидели, рассмотрели и осмыслили. Устало откинувшись на спинку сидения, он подумал: «Каково-то было Господину Старшему Мужу у нас? Каково это было – решиться умереть на чужой земле и знать в последние секунды, что никогда не увидишь привычного мира? И что могло заставить этого пожилого и рассудительного человека сделать такое?»
Хозяин гостиницы был родом из Аврелии, а потому она оказалась восхитительно обычной и заурядной. С одним лишь отличием от привычных Аверилу
