вдали виднелся, окружённый домами попроще, да хороминами разными. Сколько раз отец просил Тверда дома ночевать – в мужской части дома. Да ежели возжелал бы – и отдельную комнатушку бы выделили, как и положено княжичу, но не привык он к покоям мягким и просторным. К прислужникам и гридням. К шуму, толпе.
Аскетом рос, как и наставник, отец приёмный, Богдан. Его изба милее сердцу была, чем хоромы княжеские. Только сегодня его всё нет. Видать князь его на пир затащил всё же. Хотя грозился, чтобы тот ему на глаза не попадался…
Ночное небо чернело бархатом. Луна в окружении россыпи сребристых каменьев не хуже факела во мраке освещала землю. Лёгкие порывы ветра остужали разгорячённое тело, усмиряли бой сердца, и успокаивали недоброе предчувствие.
Несмотря на юный возраст, а Тверд пару вёсен, как в пору парубка вошёл, не ощущал себя ребёнком княжич. Как-то не задалось у него с отрочеством и играми простыми. С ребятнёй холопов, гридями, кметями при казарме. Всё больше по оружию и военному делу болел. Кто в догонялки, а он с ветром наравне, либо сам, либо на Лютом. Кто в лапту, а Тверд с мечом. Кто баклуши бил, а младший княжич ножами практиковался. Кто проказы затевал, а Твердомир с луком упражнялся.
Так и привык. С рождения да по сей день.
Сам по себе, как и наставник – кто ближе кровного отца все эти годы был. И если к Радомиру Тверд только как князю своему относился и был готов ради того в бой вступить хоть с самими богами, то за Богдана – жизнь бы положил, не думая…
В юном теле – взрослый дух!
Странно такое ощущать, но…
Вот и сейчас крепко не спалось, нутро кипело. Потому Тверд прогуляться решил. Меж хоромин, домов побогаче, хмуро поглядывая на люд гуляющий. К палатам княжеским, мимо яруса с главным пиром, где веселье бурлило не прекращающееся.
Дошёл до самой высокой башни, от вида с которой всегда душа пела. Хоть сейчас и темень покрывала землю, но редкие огни домов и хоромин, всё же позволяли вычленить красоту территории.
Поля перемежались с дремучими лесами, небо сливалось с широкой рекой, в которой отражалась луна и звёзды, а на стыке горизонта была видна приграничная территория, часть укреплённой башни в сторону, откуда частые набеги кочевники совершали.
– Чего не спится, княжич? – за спиной раздался голос Гаврилко, младшего дружинного. На пяток годков постарше. Крепкий, зоркий, потому и стоял на посту. Один из немногих, кто без страха и лести к младшему княжичу обращался. Редко, но слово говорил. Даже подсматривал с любопытством и без насмешки, когда Богдан что-то новое показывал.
– Не спится, – мрачно согласился Твердомир, облокачиваясь на стену и вглядываясь в тёмные проулки меж хороминами.
– Ты не серчай на княже, – Гаврилко рядом остановился и тоже во мрак уставился. – Он мужик дельный, – без особого желания успокоить, при этом явно оказывая поддержку. – Пусть на слово неласковый, и к вам с Богданом цепляется больше, чем к другим, дык ведь не баба, чтобы нежности нашептывать. Слыхал я мудрость такую: «Кого сильнее любим,
