считали за счастье служить в его знаменитой «Стальной дивизии», хотя генерал никому не делал никаких поблажек. Поэтому, когда генерал объявил, что необходимо навести порядок в Петрограде, очистив его от запасных полков, Покровский, ни минуты не колеблясь, отправился выполнять приказ своего главковерха.
Капитан нервно швырнул в ящик с песком погасшую папиросу и тут же закурил новую. Перед его глазами выросла другая картина, оставившая в его жизни не менее глубокую зарубку, чем предыдущая.
Станция, на которой застрял эшелон под командованием Покровского, идущий в направлении Петербурга, или демократического Петрограда, была совершенно не похожа на ту, где капитан чуть было не погиб. Но что-то совершенно неуловимое моментально напомнило офицеру о прошлом, едва он спрыгнул на землю с подножки поезда. Капитан только мазнул взглядом по красной стене пакгауза и моментально приготовился к всевозможным неприятностям, которые не замедлили проявиться во всей красе.
Едва только эшелон прибыл на станцию, как железнодорожники сначала загнали воинский эшелон на запасной путь, а затем, отцепив паровоз, угнали его в неизвестном направлении. Подобные действия были столь неожиданными для военных, что они вначале ничего не поняли, а когда спохватились, то было уже поздно.
Отправившийся за разъяснениями касательно подобных действий относительно их эшелона к начальнику станции, штабс-капитан Саблин получил дерзкий по содержанию и маловразумительный ответ. Полный торжественности и важности от всего происходящего, начальник станции сообщил, что, по личной просьбе премьер-министра Керенского, профсоюз железнодорожников принял решение не пропускать далее все воинские эшелоны, идущие с фронта на Петроград. Напрасно Саблин шумел и махал руками перед лицом несговорчивого собеседника. Тот стоял подобно гранитной скале, о которую разбивались все слова и доводы офицера. И чем больше он говорил, тем увереннее себя чувствовал новоявленный спаситель Отечества и демократических идеалов. Он в категорической форме отказал Саблину в возможности связаться как со Ставкой Корнилова, так и с генералом Крымовым, который, со слов железнодорожника, прочно застрял в Луге.
Неизвестно, чем бы закончилась их беседа, если бы в тот момент лихой телеграфист не принял срочную депешу из Питера, которую сразу же протянул начальнику станции. Тот прочел ее с видом Наполеона, и торжествующая улыбка озарила его лицо:
– Все воинские части, движущиеся на столицу по приказу Корнилова, объявлены мятежниками и подлежат немедленному разоружению. Любое неповиновение распоряжениям Временного правительства приравнивается к государственной измене, и будет караться по всей строгости военного времени.
Произнеся эту тираду, железнодорожник величественно бросил телеграфную ленту на стол и, наставительно стуча пальцем по дереву, изрек:
– В вашем распоряжении полчаса, господин штабс-капитан, после этого вы
