– на новый кампус университета. Мистер Мартышка очень смугл, худ, некрасив, староват, при этом необычайно ловок и энергичен. Ну настоящая пожилая обезьянка.
Приезжает он к автобусу самым последним, на старом велосипеде. Иногда, весь запыхавшийся, прибегает на своих сухих кривых ножках, влетает в автобус и пристально вглядывается в салон. А свободное место в автобусе к этому времени остается всегда лишь одно – рядом со мной, несчастным. Потому что китайцы с нами, иностранными преподавателями, рядом стараются не садиться. Я сначала подозревал, что лишь со мной, но потом выяснил, что со всеми – только когда все места были заняты, тогда усаживались. Некоторых наиболее близких коллег-китайцев я спрашивал: почему так? Сами иностранцы строят всевозможные предположения: китайцам не нравится запах парфюмерии; китайцы нас считают слишком крупными и им тесно рядом с нами; мы не так хорошо знаем язык, и с нами в дороге нет возможности поболтать о важном и насущном – прошедшем завтраке и грядущем обеде; китайцы просто не любят иностранцев… Коллеги отводили глаза и смущенно лепетали про традиционную китайскую деликатность и нежелание беспокоить своим близким присутствием дорогих гостей страны, приглашенных издалека специалистов. Когда я спрашивал, отчего же, в таком случае, проходя по салону и наступая на ногу или задевая мне лицо своими сумками, они даже не извиняются, коллеги растерянно умолкали. Но факт оставался фактом – никто не садился рядом с иностранцем, если были другие свободные места.
Лишь один Мистер Мартышка неприхотлив, да и выбора у него нет. Он неизменно садится возле меня и говорит приветливо: «Нихао!». Если бы этим он и ограничивался, я бы искренне любил его – что может быть ценнее любезного и молчаливого соседа. Но после церемонии приветствия, когда автобус трогается и у меня уже нет шансов выскочить из него, Мистер Мартышка всегда начинает раздеваться. Делает это он привычно и обстоятельно. Снимает с себя рубашку и развешивает ее на спинке переднего кресла – на просушку. Он же вспотел. Майку он не носит, разумеется. Затем он разувается, деликатно засовывая обувь под кресло перед собой. Потом снимает с себя носки и принимается сушить их – но не пассивным способом, как рубашку, а активным. Лихо и со знанием дела вращает ими в воздухе, словно Брюс Ли своими нунчаками. Буквально в миллиметрах от моего лица. При этом еще каждый раз пытается выключить мой потолочный вентилятор – тянет к нему свою цепкую лапку, искушая меня схватить и сломать ее.
Я, конечно, человек привычный к разным запахам после жизни в казарме и работы в мужских рабочих коллективах, но всю часовую поездку пытаюсь понять, от чего мне сильнее режет глаза – от носочков Мистера Мартышки или от его подмышек. Пытаюсь почитать книгу, но крутящиеся рядом сноски сильно отвлекают от сюжета.
Самое печальное для меня это то, что этот Мистер настолько приветлив, по-детски непосредственен и жизнерадостен, что взять его за
