и был он, так выразиться, на хорошем счету у всего светского общества. Познакомился я с ним в рулетке на Сенатской улице у Толкачева, да при таких обстоятельствах, что должен был по-людски выручить его и одолжить ему несколько белых бумажек для решающей ставки, из-за которой зависела его дальнейшая участь. Ставку он выиграл, после чего вернул мне деньги в десять крат и поднял с выигрыша пятнадцать тысяч. Разумеется, что я не мог более оставаться для него всего лишь простым человеком.
Расскажу и об нем.
Это был средних лет офицер, ушедший в отставку после семилетней службы в гвардии при одном князе, за ненадобностью самой службы. Выглядел он очень галантно, как и присуще всем поручикам нашего времени. Носил щегольские фраки с булавками для галстука и фалдами, иногда цилиндр а ля Боливар, но больше всего делал акцент на яркие жилетки из атласа. А когда он надевал камзол, то к наряду прилагались также белые широкие штаны и высокие ботфорты по-военному. К дамам же он обращался с непомерною учтивостью и вежливостью, всегда находил подход к каждой из них и встречал в них взаимность без малейшей сложности. Настоящий повеса и кутила, он никогда не мог отказать своему приятелю хоть в какой-либо эксцентрической авантюре, будь она связана хоть с каким-либо рискованным предприятием. На всех балах в Петербурге он был одним из главнейших званых гостей, и приобретал в глазах титулоносцев непомерное почтение. Ни в чем не отказывал, ни в малейшей просьбе, будь вы с ним на хорошем знакомстве, и иногда, когда никак не можешь ожидать его появления, он вдруг вваливался к вам в комнату с горячею дамой в платье с кружевом, с пьяными приятелями и начинал тут же зазывать вас то в кабак, то на вистишку, то в фараон, то в салон, то в кабачишку. Словом, это был настоящий удалой молодец, прожигающий жизнь насквозь.
С таким человеком мое появления в Петербурге сделалось заметнее и, пользуясь такими верными оказиями, я никогда не упускал шанс проявить себя в любом светском обществе, и был от такой жизни в абсолютной экзальтации.
Я стал кутить и тратить, и угощать важных особ; на балах я исправно танцевал полонез и кадриль, не упускал там ни одной дамы и почти всегда такой славный вечер оканчивался незабываемым событием. Дамочки шептались, глядя на меня, офицеры зазывали меня поставить карточку, а в другом месте господа чиновники приглашали сыграть в банк.
Вскоре я обзавелся такой прекрасною дамочкой, по имени Настасья Воленская, графскою дочерью и моей ровесницей, так, что я сам от себя был в восторге. Эта самая Настасья восходила кровью до какого-то старинного французского августейшего графа, но, конечно же, не имела никаких действенных связей с тамошним сословием. Однако ж против того имела весьма хорошую репутацию в городе и всюду была звана и любима. Имея интимное сношение с ней, я также был всюду приятен и нужным. Сама же Настасья чувствовала себя у меня в квартире и вообще в моем обществе как рыба в воде; то есть она как бы была для меня священной нимфой, сидящей на
