хихикают нервно, лишь бы чего не учудили… Алесь подозвал Коку.
– Пригляди за нашими, что-то они очень радостные, – шепнул он другу на ухо. Тот понимающе кивнул.
– Да, я сегодня у Фифы пару его шариков отобрал, обыскивая перед ритуалом. Мог же в огонь кинуть, для большего эффекта…, – тихо поделился Кока домашними событиями. – Присмотрю.
Мальчишки, готовящиеся пройти ритуал, нервно крутились, успокаивая друг друга, подбадривая. Алесь вспомнил, как так же, на их месте были они, и тоже переживали. Прошлые ощущения оказались совсем не забыты. Вспомнилось, как от страха сжимало желудок, он словно чужеродный камень тянул вниз, и сердце бешено стучало. Так же, как и сейчас мальчишки, они были одеты в экзомис, как несвободные. После битвы у Фермопил и подвига спартанского Леонида, экзомис стал показателем героизма, теперь в них рисуют лаконцев, восставших против надвигающихся полчищ ахеменидов. Так же как и сейчас на мальчишках, на них тогда были кожаные оплечья с грубым воротом. Тело до сих пор помнило, как давило, жало оплечье, как тяжело было дышать под кожей, сдавливающей грудь. Оно символизировало детское состояние подчинённости – родителям, устоям, семье. Это взрослый человек дышит полной грудью, а ребёнок во всём ещё полагается на родителей. И кожаный наруч на правой руке говорил о тяжёлой длани отца, ведущей сына за руку по жизни. Наруч такой же грубый, жёсткий и сдавливающий, как оплечье. Хламида простенькая, короткая, скреплённая на плече, тоже входила в ритуальный комплект и кожаные жёсткие сапоги. И завершало всё – распущенные по плечам волосы, у большинства доходящие до лопаток и ниже.
Алесь улыбнулся, разглядывая как выделяются у мальчишек голые ноги из-под экзомиса, гораздо более светлые, чем верхняя часть тела. Непривычно видеть их без порток. Наверно и они, в свое время выглядели так же глупо и беззащитно. Как-то привычно видеть своих либо в портках, либо совсем голышом, пережаренных летним солнцем. И это не вызывает никаких вопросов, а так… Ну что-то в таком виде есть неестественное. Одно дело, когда так изображают скульпторы или художники, так положено, и разницы оттенков не видно, ещё и в позы ироические поставят… Но в жизни… Сами мальчишки этого не замечали, они были поглощены начинающимся посвящением.
И вот, наконец, мальчишки тронулись сквозь толпу к театру. Народ на них бросал цветы. Да и сами люди, яркие, праздничные, были в венках, больших, пушистых, зелёных, из которых торчали маленькие белые цветочки.
Мальчишки шли по дорожке, специально выложенной шестиугольными белыми камнями к церемонии. Цветы застревали у ребят в волосах, скатывались по одеянию под ноги, распластывались на камнях. Алесь заметил, как над чем-то нервно смеётся Илька, продолжая хорохориться. Что-то Кузька и Яська с Фифой тоже лыбятся. Ну, что за молодняк, всё им хиханьки, лишь бы не напортачили чего, весельчаки…
К остановившимся мальчишкам вышел александрос Орестид, облачённый в белый длинный хитон с рукавами, лишённый какой бы то ни было драпировки. Камча на хитоне орнаментная,
