ещё два магазина, расстрелял их, почти не целясь, и снова двинулся к мишени.
– А вот теперь хуже – глянь как всё разбросал.
Птицын сорвал мишень, скомкал её и вернулся на исходный рубеж. Он уселся на скрипучую лавку, достал пачку и закурил. Кривов сходил в подсобку, принёс маслёнку и банку с ветошью и поставил на стол.
– Ну, значит, хватит. – Кривов глядел на Птицына с плохо скрытой тревогой.
– Да не прёт чего-то. Раз уж не задался день – так не задался. – Птицын отсоединил затвор и принялся водить ёршиком по каналу ствола. Кривов посмотрел на него искоса.
– Всё по поводу Женьки убиваешься? Весь осунулся – лица на тебе нет. Тебе с твоими болячками покой нужен да лечение соответствующее, а ты всё на оперативные просторы рвёшься. Ох, доиграешься ты, Володя! Помяни моё слово: доиграешься!
– Да как же ты не поймёшь?! – вспылил Птицын. – Женька – он же для меня как сын… ну не как сын, так как брат был. Сам ведь понимать должен…
– А я и понимаю! – строго сказал Кривов. – А вот ты – нет. Жизнь – она штука такая, да… Нет твоей вины в Женькиной смерти. Сам он в органы работать пошёл – сам и путь этот опасный выбрал. Так что ты не о Женьке теперь, а о болячках своих подумай. Доиграешься ты, дружок, – и за Женькой вослед. Только вот он за дело сгинул, а ты так пропадёшь, по дурости своей. А Женька – он что? Что сделано, того уж не воротишь. Твоя-то жизнь с его смертью не закончилась.
Птицын глухо рассмеялся:
– А вот для Женьки закончилась. Хреново ты утешаешь, Сергей Михалыч. «Сам знал, сам выбрал»… Это всё я… Я виноват в его смерти, и хоть что хочешь мне говори, пока скота этого Кастерина в землю не зароют, не успокоюсь я.
Кривов сверкнул глазами:
– Прекрати! Ишь, нюни распустил! Ты у нас кто – начальник угро! Тебе киснуть не положено. Говорю тебе: в смерти Янчина ты не виноват – и точка!
– Да как же не виноват? Это я же ему в банду внедриться приказал. Мог бы сам пойти, а я его… Теперь как мне его жене и сынку в глаза смотреть? Пацанёнку Женькиному только четыре, а он всё уже понимает. Видел я его глазки на похоронах. У… – Птицын поморщился и схватился за висок.
– Что, опять? – забеспокоился Кривов.
– Да нет, ну разве только чуть-чуть.
Он отбросил затвор и тряпку, откинулся назад. Под потолком включилась вентиляция. Некоторое время они сидели молча, потом Птицын вынул пачку и закурил.
– Куришь ты, Володя, без меры – вон как и руки у тебя дрожат, хоть и молодой ещё. Оттого и в стрельбе у тебя результат слабенький. Глянь-ка на мои ручонки. – Кривов вытянул руки ладонями вниз. – Я тебя старше лет на десять, а пальцы у меня не дрожат. Да и глаза ещё зоркие, видят мушку – потому и стреляю хорошо.
Птицын фыркнул:
– Так ты же у нас, Михалыч, заслуженный мастер спорта, а я кто? Ты у нас с утра до ночи в своём тире сидишь, а у меня помимо пальбы знаешь сколько забот? Спекулянты, жулики,
