секунд все хранили молчание. Я остался стоять у двери и, когда поезд накренился, совершая резкий поворот, схватился за багажную полку.
– Это было странно, – сказал я со смехом.
– Меня зовут Дженнифер, – произнесла девушка. – А это мой муж Малькольм. Спасибо, что помогли нам. Ситуация могла выйти из-под контроля.
– Я так не думаю, – сказал я. – Уверен, он уже забыл обо всем этом.
– Что ж, нечего было и забывать, – проговорил Малькольм.
– Конечно.
Внезапно Малкольм опять вскипел:
– Дело в том, что этот человек кружил вокруг нас с тех пор, как мы сели в поезд.
– Малькольм, – предостерегающе прошептала Дженнифер, сжимая руку мужа.
Я пытался поймать ее взгляд, но она не смотрела на меня. Малькольм дрожал от гнева.
– Зачем ему это? – спросил я.
– Вы слышали его, – ответил Малькольм, и его голос стал громче. – Потому что мы христиане.
Я вздрогнул. Это была непроизвольная реакция, просто дернулись брови, но Дженнифер заметила это и произнесла, почти извиняясь:
– Мы миссионеры. Мы едем в Западную Сахару, чтобы проповедовать Евангелие.
Вдруг я понял, почему проводник следил за этой парой; почему он был так жесток и неумолим, когда поймал их в компрометирующей ситуации. Только теперь я заметил небольшую открытую картонную коробку, расположенную между двумя рюкзаками на багажной полке. Коробка была заполнена зелеными покетбуками Нового Завета в арабском переводе. Трех или четырех экземпляров не хватало.
– Не хотите книгу? – спросила Дженнифер. – Мы их раздаем.
С момента событий 11 сентября 2001 года эксперты, политики и проповедники в Соединенных Штатах и Европе утверждают, используя теперь вездесущий термин Сэмюэля Хантингтона, что мир втянут в «столкновение цивилизаций» между современными, просвещенными, демократическими обществами Запада и архаичными, варварскими, автократическими обществами Ближнего Востока. Некоторые уважаемые ученые зашли еще дальше в развитии этой идеи, предполагая, что провал демократии в мусульманском мире во многом обусловлен мусульманской культурой, которая, по их утверждению, по своей сути несовместима с такими ценностями Просвещения, как либерализм, плюрализм, индивидуализм и права человека. Поэтому это был просто вопрос времени, когда эти две великие цивилизации, имеющие такие противоречивые идеологии, столкнутся друг с другом каким-то катастрофическим образом. И что может быть ярче, чем пример такой неизбежности – «война против терроризма»?
Но только за этой ошибочной и противоречивой риторикой скрывается более тонкое, хотя и гораздо более пагубное чувство: это не столько культурный конфликт, сколько религиозный; и мы находимся не посреди «столкновения цивилизаций», а скорее посреди «столкновения монотеизмов».
Концепцию столкновения монотеизмов можно услышать в религиозно-поляризующей
