ее над ямой и медленно опускают на крышку. Из покачнувшегося гроба вырывается зловоние. Элеонора держится за испачканные глиной стенки, опускается на корточки и вдруг издает стон – низ живота снова пронзает резкая боль. Что-то горячее течет по ноге, она приподнимает мокрый подол и видит струйку крови. Одна капля, ярко-алая, похожая на купол, просачивается внутрь гроба. Девочка не раз видела, как мать с брезгливым выражением лица стирает свое коричневое исподнее, а потом выливает из тазика розоватую воду. Охваченная стыдом, Элеонора торопливо вытирается и смотрит на жабу, устроившуюся рядом с маленьким деревянным Христом. Амфибия тяжело дышит, смотрит на нее выпученными глазами, но ускакать не пытается – слишком устала, – и девочка берет ее в ладони и подносит к лицу. Она стоит на коленях и думает, что могла бы лечь на крышку, поднять глаза к небу и смотреть на чаек, а крестьяне засыплют их с отцом землей по приказу вдовы.
Марсель тянет за веревку, которая связывает Элеонору с миром живых, ставит ее на кладбищенскую землю, залитую светом белого солнца.
Одно долгое мгновение крестьяне смотрят на малышку, с ног до головы вымазанную в грязи и глине, она щурится, ослепленная ярким сиянием. В черных от земли пальцах Элеонора бережно держит жабу.
– Убить ее, что ли?
Никто не решается ответить.
Усталые, насытившиеся зрелищем крестьяне начинают расходиться, и могильщик кидает на гроб первую лопату земли. Элеонора пользуется безразличием взрослых и незаметно исчезает с кладбища, огибает ограду и углубляется в заросли кустов ниже на склоне, где у подножия огромного дуба течет ручеек. Дерево шелестит ветками, заглушая доносящиеся от могилы звуки. Птицы поют не умолкая. Элеонора устраивается на одном из корней. Боль не ушла, но стала глуше. Девочка отводит руку в сторону, смотрит в глаза спасенной зверушке, ища в них кроткий взгляд отца: вдруг в жабе сохранился малый отзвук души умершего? Наконец она отпускает бесхвостую амфибию. Та неподвижно стоит на коротких лапках, чувствуя, что опасности нет, а потом спокойно ускакивает в траву. Элеонора провожает жабу взглядом, прижимается к стволу дерева, как прижималась к отцу, и гладит корень, отполированный босыми ногами и деревянными сабо. На нее наваливается ужасная усталость. Чайки исчезли с полуденного неба. Ветви рассеивают свет, разбрызгивают его по стволу, земле и запрокинутому лицу Элеоноры. В свежескошенной траве и на подушечках мха лиловеют фиалки, пропитывая робким ароматом длинную тень дуба. Девочка съедает один цветок. Вокруг ствола, возбужденно цокая и щелкая, носятся шустрые рыжие белки. Грязь на платье высохла, усталость постепенно овладевает Элеонорой, глаза закрываются сами собой, и между ресницами проникают лишь изменчивые световые линии.
Ее будит чья-то рука. Она видит лицо Марселя. Обряд похорон завершен, отец обрел вечный покой. Он помогает малышке встать, говорит:
– Пошли домой.
Элеонора кивает, и они поднимаются к дороге, где их ждет вдова.
Вечером они надевают ночные рубашки, чтобы лечь спать, и тут фермерша замечает
