но Юлиан не отставал и тоже пришпорил коня. Когда его гнедой поравнялся с вороным приятеля, он открыл было рот, но тот больше не дал ему позабавиться за свой счёт.
– Что-то ты сегодня сияешь как медный грош, – заметил граф, постукивая рукоятью плети по перчатке. – Хорошо спалось, amigo?
– Ты даже не представляешь, насколько хорошо! – с радостными нотками в голосе отозвался юноша.
– Ну, и как? Девочка хороша в постели? – не утерпел де Фокс, ощутив чувствительный укол ревности при виде рассеянно-счастливой улыбки, блуждающей на его лице.
– С чего ты взял, что мы ещё не спали вместе?
– Руника сказала, а ей по большому секрету сообщила твоя благоверная.
– Вот сплетницы! – Юлиан в смущении заёрзал на спине гнедого. – Интересно, почему женщины не умеют держать язык за зубами? – проговорил он с досадой в голосе.
– Это противно их природе. Уж кому другому, а тебе это должно быть доподлинно известно, – съязвил де Фокс.
– Женщина женщине рознь. Лично мне никогда даже не приходило в голову делиться с кем-нибудь своими переживаниями. Конечно, кроме партнёра по сексу…
Заметив, что на физиономии друга появилось бесстрастное выражение, Юлиан чертыхнулся про себя. «Бедный Курт! Нужно последить за языком и лишний раз не провоцировать его разговорами о моём женском прошлом. Может быть, тогда он перестанет питать напрасные надежды, и действие треклятого сияния сойдёт на нет». Поддерживая его умозаключения, сокол согласно заклекотал, и юноша тихо фыркнул. «Птиц, да ты подхалим!» В ответ на это обиженный Финист обругал хозяина на птичьем языке и, сорвавшись с его руки, устремился ввысь.
«Эй, парень! Вернись, я пошутил!» – мысленно позвал его Юлиан и сокол, сделав круг, опустился на переднюю луку его седла. Желая помириться с питомцем, он потянулся погладить его по пёстрой спинке и еле успел отдёрнуть руку от мощного клюва. «Ах ты, поганец!» Смеющийся юноша повернулся к графу, а сокол с довольным видом занялся чисткой оперения.
– Итак, на чём мы остановились? – спросил он и де Фокс с готовностью подсказал:
– На том, amigo, что ты спишь со своей женой и, должен заметить, это меня безмерно огорчает.
– Не ной, братец Лис! На твой век хватит женщин. Зачем тебе ещё одна? – Юноша отбросил шаперон,[9] и на его загорелом лице сверкнула белозубая улыбка. – Забудь эту ерунду, что я – инкуб! – Он свернул на обочину, где не было путников и повозок и, пришпорив коня, во весь опор помчался вперёд, поднимая за собой густые клубы пыли.
– Вообще-то, мои сожаления относились не к тебе, а к твоей жене! – выкрикнул граф, поравнявшись с ним.
– Ну, всё! Это война! – Юлиан соскочил с коня и выхватил меч из ножен. – Нахал, бездельник, висельник, паскудник! Ты разве не слыхал, что сотни подлецов, тебе подобных, за меньший грех болтаются в петле? А уж плетьми их порют ежедневно!
Шаперон (chaperon) – средневековый головной убор, состоящий из капюшона и оплечья.
