бежит, кричат: «Бурдина убили!» Я побежал с другими. Вижу, лежит он на земле, голый. Красивое у него тело было, мускулистое. И рана на голове. Помню, подумал тогда: вот если Дмитрия царевича писать буду, его таким напишу.
Его казак Шаповалов убил. У женщин они были. Тот его и заревновал. Помню, как его на допрос привели. Сидел он так, опустив голову. Мать его и спрашивает: «Что же это ты наделал? Видно, – говорит, – черт попутал». (Сообщение об убийстве чиновника Бурдина было опубликовано в газете «Голос» от 2 января 1865 года в разделе «Внутренние новости», корреспонденция из Красноярска.)
А другой был у меня товарищ Петя Чернов. Мы с ним франты были. Шелковые шаровары носили, кушаки шелковые, поддевки, шапочки ямщицкие. Кудрявые оба. Веселая была жизнь. Маскировались мы. Я тройкой правил. Колокольцы еще у нас валдайские сохранились с серебром.
И заходит это он в первый день пасхи. Лед еще не тронулся. Говорит: «Пойдем на Енисей в прорубь рыбу ловить».
– Что ты? В первый-то день праздника?
Пне пошел. А потом слышу: Петю Чернова убили и под лед спустили. Я потом его в анатомическом театре видел: распух весь, и волосы совсем слезли – голый череп. Портрета его не осталось, так мать после приходила, просила нарисовать. Я его как живого нарисовал: зрительная память очень развита была…
М.А. Волошин по поводу этих суровых реалий сибирской жизни, запомнившихся Василию Ивановичу, замечал:
«Такими суровыми ударами, глубоко проникавшими в душу, но не направленными против нее непосредственно, вводила сибирская жизнь будущего художника в трагические реальности русской истории. Тесный уют старого уклада жизни и широта земных просторов, древнее смирение перед роком земной справедливости и случайные убийства, бессмысленная гибель близких людей; хмельная кровь непокорных казаков и приобщение темным переживаниям, инстинктам, порывам народной толпы – черта за чертой, ступень за ступенью готовили душу к таинствам творческого воссоздания. Но в ней надо было зажечь волю к творчеству и дать возможность выражать себя».
Годы учения
«Склонность к внимательному изучению окружающего мира была заложена в Сурикове от рождения. Но судьба позаботилась и о том, чтобы поместить его в среду, где она могла получить почву для питания. Многие из членов семьи Сурикова были не чужды искусству. Отец был музыкален и обладал прекрасным голосом. Мать была женщиной простой, неграмотной, но с сильной волей и ясным разумом, отличалась большой художественностью в определениях, занималась рукоделием. (Сохранилось два выполненных художником портрета Прасковьи Федоровны Суриковой-Торгашиной. Первый был сделан в 1887 году и передан автором в 1913 году в дар Третьяковской галерее, а второй написан в 1894 г. и хранится в фондах Красноярского краевого краеведческого музея.)
Чтение манифеста 1861 года по отмене крепостного права Александром II на Смольной площади в Санкт-Петербурге.
Репродукция картины А.Д. Кившенко
Дядя
