не завывая от обиды, что он сейчас сидит в уюте родительского дома – вот как она на самом деле дорога ему. Вместе с тем ночь была предательски хороша, пряный и влажный воздух растворял в себе, как сироп в чае. Разительный контраст с упущенной красотой Петербурга и бесполезными урывками неразберихи поездок за город, не разбавляющих общего колпака.
Сквозь тернь заглушенного запаха упадка лета, помутневшей темноты водоемов. Было ли ей хорошо без него? Было. Но, как только рассеялась беззаботная эйфория девичьего щебета, сгрудились над ней древние обиды. Обиды на то, чего в принципе не существовало. И Мира ненавидела Тимофея, ненавидела себя за то, что вообще думает обо всем этом в таком шальном ключе. И тут же, бешено, безрассудно, цвела надежда, что он выскочит из ближайшего поворота, обнимет ее и окутает безумной магией своей лупоглазости. В нем столько энергии – прикоснешься, и словно перенимаешь ее, греешься об этот не иссякающий реактор. Именно то, чего так недоставало Мире, ведь последние годы она тщательно ограждала от рассеивания о жадных других свою и без того не впечатляющую энергию. Все больше она сама пиявкой присасывалась к тем, кто чем-то пленял, и наматывала вспышки их сознания на собственное веретено.
Но он не вышел. Он наверняка спал своим проклятым бесчувственным сном, не различая шуршаний вокруг. Мирослава в бешенстве захлопнула входную дверь.
– А, ты уже пришла, – раздался из жерла дома искомый голос.
– Как видишь, – сквозь зубы процедила Мира, сверкая мерзлым взглядом, который направлялся куда угодно, но не появившегося в дверном проеме Тима.
– Что такое? – настороженно спросил он.
– Что такое? – издевательски переспросила Мира.
Повисла тишина. Невинный вид Тимофея окончательно доконал ее.
– Что такое?! Я перлась сюда по темным улицам! А ты восседал тут и даже не подумал меня встретить!
– Ты не просила…
– Это просто какой-то кошмар! – закричала Мирослава на весь мир, создавший какие-то правила, на Тимофея, который не желал их нарушать, на собственное тотальное бессилие получить желаемое.
Она бросилась на лестницу. Тимофей побежал за ней.
– Да что с тобой такое? – в свою очередь заорал он.
– Не твое дело! Оставь меня в покое! – Мира закашлялась задушенной речью.
– Что – то случилось с девочками?
Он держал ее за плечи, а она невидящим взором смотрела в половицы.
– Нет.
Тимофей обнял ее. Мира зло вырвалась.
– Поздно! Раньше надо было думать!
– О чем?!
Мира вырвалась и со всей силы влепила ему пощечину. Он скрутил ей руки.
– Ненормальная! Успокойся!
Как Мира ни пыталась, унижение и боль проступили наружу через глаза. Она начала безудержно рыдать. Сначала бесшумно, затем с уморительными всхлипываниями.
Тимофей, увидев это, выпустил ее запястья и беспомощно начал причитать:
