она. – Но всё же они это делают ради денег, увы. Все сводится почему-то опять к ним. Даже вот, например, я ходила на этот мультик – да он просто улёт, очень хороший, интересный. А ведь его делали взрослые люди, рисовали героев, подбирали голоса для озвучки, песни и прочее, они это делали с любовью, но опять же – тот, кто всё это заварил, то есть режиссёр, он знал, что это понравится публике, детям, их родителям, он знал, что это будет фурор и он получит деньги за свой труд. Безусловно, любой труд должен оплачиваться, но в нашем веке действует иное правило: работать и делать ради денег, а не ради того, чтоб кого-то осчастливить. Опять же я не говорю, что так живут все. Вот даже я, – махнула она рукой, и я увидел, что её ладонь в перчатке, хотя на улице было довольно жарко, ну, по крайней мере для меня, и я шел без перчаток, – делаю подарки не для того, чтоб понравиться кому-либо, а потому что мне так захотелось.
– Всё, что я ему дарила, – говорила она уже глуше, или это шум дороги заглушал её голос, – от души, неважно, сколько я потрачу на это сил, времени и денег, я это делала от души, но ему, видно, этого было мало, хотя не так, ему это не особо нужно было. Самый ценный подарок в наше время – денежный, чем больше и круглее сумма, тем лучше, – и она хмыкнула. – А вообще с чего я начала это всё тут говорить? – спросила она у попутчицы и рассмеялась. – Я уже и не помню. – Её смех не был наигранным, он был немного приглушённый, но в нём проскальзывали и высокие нотки.
– С любви, – ответила её собеседница.
– Ах, ну да, любовь, – согласилась та. – Она губит людей.
Они дошли до метро, я отстал от них. Я наблюдал за тем, как они спускаются по лестнице вниз, в метрополитен, а сам думал о том, как удивительно странно можно услышать от совсем незнакомого тебе человека, человека, лица которого ты даже не видишь, свои же мысли спустя всего каких-то пару лет.
Мне стало интересно, что же она будет думать, когда ей будет столько же, сколько и мне сейчас. Хотя в свои 22 года я был стар.
Нет, внешне я был молод, точнее мое лицо, тело, красивы, даже можно сказать, но вот внутри… Я как срубленный дуб, который доживает свой век в качестве пня, может, я даже иногда цвету, как тот самый пень, «цветущий пень», но из этих молоденьких веточек никогда ни одна не вырастет в настоящее полноценное дерево, потому что пень не может являться основой для дерева со своей корневой системой, потому что я своими корнями твердо вгрызся в землю и питаюсь из неё, а эти веточки, что иногда пробиваются на пне, питаются за счёт пня.
Почему я стал таким? Это уже неважно, я доживаю свое время в спокойствии и редких вспышках цветения. Мечтал ли я когда-либо о другом мире, мире, где мне будет удобно и хорошо? Я был молод, неопытен, одинок и добр. Что осталось? Я молод, я вспышками добр, я научился ценить уединение, одиночество, я мудр и почти не ошибаюсь в людях.
Постояв ещё так немного около спуска в метрополитен, а затем вздохнув глубоко, я отправился домой, туда, откуда пришёл. Я по профессии техник, работаю в морге, мне
