за огульное враньё.
Но я никогда не вру, помните?
За враньё нас бьют.
Но сильней бьют за правду.
Однако довольно жалоб; слушайте, что было дальше.
Рыжий Кирьяк имел здоровья в избытке; про таких моя бабка говорила: «об дорогу не расшибёшь». К рассвету он уже и на ногах стоял, и кулаки сжимал, и сопел гневно, рвался в путь, и выглядел, как всегда, бешеным и отважным, и глаза глядели бедово и упрямо. Только губы сделались тоньше, бледней, отчего всё лицо казалось старше.
Как именно напал на него птицечеловек, куда ударил: в лоб ли, в грудь, в ухо, в висок, – сказать не мог; лишь утверждал, что «сотрясся всем телом».
От того сотрясения у рыжего хлынула носом кровь; сам же нос остался невредим.
Следов удара мы не нашли, да особо и не искали. И так догадались, что нелюдь бьёт по-особенному, зверским, сволочным способом.
Как солнце встало – собрались и спустили лодку на воду.
Обратно плыли с остервенением.
Кирьяк сел вперёд, загребал веслом сильно, на полный замах, как будто не деревяшку в воду погружал, а меч во вражий живот.
Вода меж тем потемнела и сделалась гладкой, и установилась духота. Голая спина Кирьяка заблестела от пота, и сам я тоже взмок; рубаха затяжелела.
Подходила гроза, и хотя небо на все восемь сторон света оставалось чистым, я уже знал: к ночи громыхнёт буря.
Я тоже подчинился страстному порыву товарища, тоже напрягал руки. Лодка шла как по маслу.
Я не хотел мстить оборотню.
Но я был обязан.
Тогда, как и теперь, миром управлял закон пролитой крови.
На каждый удар должно содеять ответный удар.
Это был столь же старый, сколь и простой закон, восходивший к временам великанов, когда люди не умели добывать огонь и шить сапоги, и вооружались каменными ножами и деревянными острогами с костяными наконечниками.
Закон кровной мести на самом деле был тем, что отличало людей от животных.
Зверь не знает меры и тем более – справедливости; если его тронуть – он может умертвить; зверь никогда не соизмеряет силу удара с силой обороны. Зверь не рассуждает; он бросается и убивает.
Коснись пчелы – она тут же вонзит в тебя жало, не экономя сил.
Пойди на медведя – он разорвёт тебя без колебаний.
Пойди на рысь – она прыгнет и вонзит когти в твоё лицо.
И только люди, обладатели разума и рассудка, умеют соизмерять одно с другим, и на удар отвечают таким же ударом, на оскорбление – оскорблением, на войну – войной.
Я орудовал веслом и думал. Я полагал, что Марья в опасности. Малая девка – что она понимала в устройстве вселенной? Я боялся, что нелюдь утащит её куда-то к себе, в свои нети, в город за облаками – и там скормит своим детёнышам, или сделает что-то вовсе непотребное, чему нет названия в нашем языке. Приучит откладывать яйца или клевать мертвечину.
Мне казалось:
