в холодильнике? Я умираю с голоду, – жалобно вздохнул Шура.
– Ах это, – пришел в себя Морис, – не волнуйся, приезжай. Мы накормим тебя.
– Спасибо, добрая душа, – облегченно выдохнул Шура и положил трубку.
А Миндаугас еще несколько секунд слушал короткие гудки, потом растерянно посмотрел на трубку и только после этого осторожно положил ее на место. Мирославу он нашел возле пруда. Она пересаживала какое-то растение.
– Шура звонил, – сказал Морис.
– Угу.
– Он скоро приедет.
– Угу.
– Я пойду приготовлю мясо и нарежу салат.
– Угу.
Только тут он заметил, что в зубах Мирослава держит какую-то тонкую веревочку. Морис подошел и взял ее.
– Спасибо, – проговорила она, – а то у меня руки грязные.
– Пожалуйста. – Он невольно улыбнулся и быстрым шагом направился к дому.
Засунув в духовку куски мяса, пересыпанные пряностями, Миндаугас быстро нарезал салат, достал из шкафа печенье и заварил чай. Раздался звонок, и он увидел, как Мирослава открыла ворота. Белая «Лада Калина» въехала во двор, и из нее выбрался Наполеонов.
– Боже! Какие ароматы! – закричал он через несколько минут, ворвавшись в кухню. И был тотчас отправлен Волгиной в ванную.
– Жестокосердная! – театрально воскликнул Шура, подняв руки к потолку, но спорить с подругой детства не стал и удалился смывать с себя пыль и грязь трудового дня.
Так что за стол они уселись не ранее чем еще через полчаса. К этому времени и мясо было готово.
– Боже, как вкусно! – восклицал Шура, с аппетитом поглощая поздний ужин. – Просто ум можно отъесть!
– Ум-то лучше оставь, – усмехнулась Мирослава, прихлебывая из фарфоровой чашки с изображением чайной розы мятный чай. – Без ума ты нам без надобности.
Шура вздохнул и скосил глаза на подругу детства:
– Хоть бы пожалела меня.
– С чего бы это? – улыбнулась Мирослава.
– Так работа у меня собачья, замучился, замотался.
– Ты сам, Шура, свою работу выбирал, – поддразнила его Мирослава.
– Сам, – согласился он.
– И работу ты свою любишь, – продолжала гнуть свою линию подруга детства.
– Люблю, – кивнул Наполеонов, – только сам не знаю, за что.
– Ты же сказал, что работа собачья, значит, в тебе живет пес, которому всегда хочется идти по следу.
– Какой еще пес? – поморщился Шура.
– Ну, какой именно породы, сказать затрудняюсь, – улыбнулась она.
– Издеваешься? – спросил он, уставив на нее свои желтовато-коричневые, как у лиса, глаза.
– Ни в коем разе! – Она подняла в знак протеста обе руки.
– А сама-то ты кто? – пошел в атаку следователь.
– Я Тигра, сам же говорил…
Мирославу и впрямь друзья дразнили в детстве Тигрой, впрочем, ее и сейчас так называли время от времени.
– Что-то я не встречал среди
