покрытую легким загаром, а смуглую – оливковую, которой отличались карийцы. В ее огромных зеленых глазах, быстро меняющих цвет, – от яркой зелени начала лета до темной с рыжинкой, как трава на горных пастбищах в предчувствии приближения зимы, – можно было утонуть. Что, собственно говоря, и случилось с Даро.
Он познакомился с девушкой еще в детстве, когда начал заниматься у Апикаразоро. Девочка приходила вместе с подружками «пообщаться» с быками. Ведь спустя годы некоторым из них предстояло стать жрицами и участвовать в таврокатапсиях – исполнять священные танцы перед разъяренным тавросом, что требовало не только смелости, но и определенной выучки. А часть из них и вовсе должны были исполнять те же акробатические трюки, что и юноши, – прыгать через быка. Именно часть, считанные единицы, потому что девушек берегли и позволяли играть с тавросом только тем, кто мог это делать благодаря своим физическим данным и тренированности.
Атенаис не стала жрицей, хотя и могла бы – с ее-то красотой и грацией… Но отец решил иначе. У Атенаис с детства проявился большой художественный талант к настенной росписи. Особенно хорошо ей удавались изображения женщин и птиц. А еще она помогала отцу расписывать амфоры и пифосы[46] для Лабиринта, потому что заказов у него было хоть отбавляй: от миноса, придворных, а также от других жителей острова, и не только состоятельных. Многим хотелось иметь изделия прославленного Карийца, за них часто отдавали последние ценности.
Когда Даро стал постарше, его начало с неистовой силой тянуть к Атенаис. Это было сродни наваждению. Но девушка оказывала ему точно такие знаки внимания, как и другим юношам. То есть относилась по-товарищески, и не более того. Даро весь извелся от ее холодности. Он не знал, с какой стороны подойти к Атенаис, чтобы она соблаговолила хоть немного оттаять и стала уделять ему больше внимания, нежели бездушным глиняным сосудам, приготовленным под роспись, или оштукатуренным стенам Лабиранта – с некоторого времени она расписывала их наравне с признанными мастерами.
Дед заказал Карийцу две небольшие амфоры для вина. Он был большим любителем и ценителем этого чудесного напитка, дара богов. В его вилле, на первом этаже, находился подвал, где рядами стояли пифосы с продуктами (запас на «черный день») и сосуды разных форм и размеров с вином и медом.
– А, сын моего доброго друга Видамаро! – доброжелательно улыбнулся Кариец, заметив Даро, который смущенно переминался с ноги на ногу на пороге его мастерской. – Хайре, Даро!
– Хайре… – Даро низко поклонился.
Поклон этот был необязательным. При всем том сын кибернетоса и сам будущий кормчий в иерархии Крита стоял выше мастера-вазописца, но в данном случае Даро кланялся не ремесленнику, хотя и очень известному мастеру, а отцу Атенаис, возможно, будущему родственнику, на что юноша очень надеялся; правда, без должных на то оснований.
– Зачем пожаловал? –
Пифос – большой сосуд (мог быть размером с человека и более) для хранения продуктов – зерна, вина, воды, соли, оливкового масла, меда и соленой рыбы. У пифоса могло быть от четырех до шести ручек. Его поверхность могла быть гладкой или украшенной ленточным узором. Пифосы были бежевого, песочного, коричневого и красноватого цвета. На пифосах, выполненных в минойскую эпоху, обычно изображались рыбы.
