ку.Поднеси тебе рупор – и рухнет небесный свод.
Будь последней живой.
Несгибаемой райской веточкой.
А забудешь, как быть —
неизбежно пойдешь в расход.
Поднимись и иди, говорят тебе. Четче, явственней
Ощущая себя шестеренкой, под слот шнуром.
Здесь тебе не закажут столов, не напишут дарственных.
Механизм запрещает добро поощрять добром.
Подави в себе боль, от нее – перерыв в вещании.
Накрахмаль воротник, чтоб до хруста.
Еще.
Еще.
Не лелея надежд, умерщвляя мечты и чаянья,
Дай напалмом огня. И не жалуйся: «горячо».
Сладкой патокой в ночь проливается запах святочный.
Не дышать перед смертью – приказ на сто лье окрест.
Выправь руки по швам. Недостаточно, недостаточно.
Отключить в себе это. И сбросить бы горб, как крест.
Только время идет, шелкопряд пребывает мастером,
Только тянут струну, а струна ведь должна звенеть.
Вот вставай и иди, птичка Феникс, герой блокбастера.
Горб-то сбросить легко.
Тяжелее – нести уметь.
Ночное
… Еще не поздно.
Прости меня…
Рашалекс
В ту ночь, когда стихи умрут во мне,
Ты отвернись, пожалуйста, к стене
И в сумраке смотри цветные сны,
Пока я бьюсь на кончике блесны,
Пока кружусь на лезвии огня
И некому молиться за меня,
Пока у мертвых птиц горят шасси…
Пусти меня. Прости меня. Спаси.
Больная, в полувыцветшем пальто,
Я к Гаутаме еду на метро.
В конце тоннеля, беден, полупьян,
Меня встречает голый Бхагаван.
Один, без Бхагавати. Он – бобыль,
Он с ног моих отряхивает пыль,
Он говорит: «Уста мои вкуси».
Верни меня. Прости меня. Спаси.
Мне видится, пока стою в дверях,
Как вздернулась русалка на ветвях,
Как море из ее раскрытых губ
Лазурью проливается на труп.
Гниющий труп на кончике блесны.
А ты смотри, смотри цветные сны
и отвернись нечаянно к стене,
Когда мои стихи умрут во мне,
Когда они свинцом наполнят грудь,
И я вспорю ее, чтоб отдохнуть.
О Ты, иже еси на Небеси,
Прости меня.
Прости меня.
Спаси.
Женщина-сизиф
День уходящий, зачти мне мои труды.
Я замыкаю фигуры стола и стула
В многоугольник любви и тоски.
Еды,
Пищи духовной и пыли, что в дом надуло
Ветром попутным.
Вскипающее шоссе.
Вне отпусков громыхают мосты и рельсы.
Мы погребли тишину. Да и Бог бы с ней.
Музыка мертвых, пролейся живым.
Пролейся.
Жатва грядущая – дымка и купорос —
Ты не сулишь мне ни отдыха, ни ответа.
Петь похвалу урожаю, что не пророс —
Благослови, чтобы завтра я сделал это.
Пусть надо мной ключевой из твоих фигур
Тлеет голубка – дебютное оригами:
Рисовый пепел слетает на абажур —
Дай не поверить, что это случится с нами.
Что это мутное видится вдалеке?
День наступающий. Выход один —
дотронься.
Это не буря. Не пятна на белом солнце.
Это всего-то ржавчина
на зрачке.
И чем тебе сейчас не рождество
И чем тебе сейчас не рождество:
Вишневый снег, сменяясь тополиным,
Когда-нибудь закончится,
Но не
сегодня.
Приветливо распахнутая дверь
Тревогу отделяет от улыбки.
Секунда – и меняется в лице
невротик.
В парадной, отряхнувшись от дождя,
От пыли отдышавшись, тень входила
в прозрачный куб и справа от тебя
ложилась
и слушала, как сумрак наплывал,
А
