Сохрани. Катя Рубан

      Прозрачный вечер тонет в серпантине,

      Как тонут в первозданной пустоте

      Глаза и лица. Выцветшая глина,

      Ты упадешь на белую постель

      И маленькой рукой, почти что детской,

      Нащупаешь невидимую дверь —

      Кусочек сна, полученный в наследство.

      Все кончится, Вирджиния, поверь.

      И то, что раньше было не по силам,

      По силам не окажется вдвойне.

      Куда ты шла, кого ты здесь любила,

      Точнее, очаровывала…

      Нет,

      У господа не лопнут перепонки:

      Качнутся мягко бусы облепих —

      И ты родишь красивого ребенка,

      Вирджиния, избавясь от иных.

      Молочный лоб и щеки в струйках крови

      (подай нам, вечный, хлеба с молоком).

      И нечисть запоет у изголовья,

      И ангел вострубит особняком.

      Ребенок побежит по чистой луже,

      Споткнется об искусственный цветок,

      Окажется разбужен как задушен.

      На смену небу грянет потолок,

      И что бы с нами ни происходило —

      Все кончится, Вирджиния. Взгляни:

      На водах азоического Нила

      Качаются покойники и сны.

      Я восхожу на сцену.

      Здесь, помню, стрелялся Треплев

      и, говоря фигурально, убил завкафа.

      Ветер настойчиво бархат кулисы треплет —

      Здесь мы лакали шампанское, ели Кафку

      поедом зверским, с неистовой жаждой знаний,

      не понимая, что знание в этом виде

      будет убийственно.

      Время пришло – устали.

      Милая Эн, я нисколечко не в обиде

      за пустоту,

      от которой нигде не скрыться:

      тут бесполезно менять города и страны.

      Вот я взлетаю угрюмой калекой-птицей,

      Внутренний город томится на дне кармана,

      Жаждет – наружу, сквозь темя, ростком лаванды…

      Мы через время утонем в цвету, сестрица.