акже как почти сто лет до того оно верило в Свободу, Равенство и Братство.
Железные дороги и заводы возникают там, где прежде были лишь селения бродячих туземцев и дикие дебри. Океаны пересекают исполинские пароходы-левиафаны. Уже изобретены телефон, автомобиль, фонограф и даже предтеча компьютера – электрический вычислитель-табулятор. Правда, журналисты и ученые всерьез полагают, что едва ли не основной проблемой городов XX века станет уборка конского навоза – несложные подсчеты говорили, что уже к середине двадцатых годов следующего столетия Москва и Париж будут завалены им едва ли не на полметра. Научные светила вроде знаменитого математика – профессора Ньюкомба авторитетно заявляют о невозможности полета аппаратов тяжелее воздуха. Но в небесах уже парят первые дирижабли, наполняя оптимизмом сердца энтузиастов покорения воздушного океана. Будущего мирового гиганта – Америку – европейцы все еще воспринимают не всерьез – как живущего на отшибе деревенского кузена – сильного, но неотесанного и недалекого парня. (Хотя в Нью-Йорке и Бостоне уже встали башни небоскребов – иные – полная фантастика – в двадцать этажей!) Войн между цивилизованными нациями больше не будет – тем более что уже есть пулемет – какая может быть война при его наличии?
Медики проповедуют гигиену, опровергая еще недавнее собственное же мнение о вреде слишком частого мытья. При всем этом даже в столице цивилизованного мира – Лондоне, лишь треть домов имеет нормальную канализацию, а труд семи-восьмилетних детей считается почти нормой. А знаменитые лондонские туманы – лишь следствие чудовищного загрязнения воздуха и испарений Темзы куда без всякой очистки сливаются канализационные потоки восьмимиллионного города.
Так или иначе – мир на пороге грандиозных потрясений – хотя еще этого не знает…
Но, пока что он кажется сам себе на редкость прочным и незыблемым: что бы там ни толковали господа вроде Маркса и Лассаля, и сочинители вроде Жюля Верна и Робида.
И вот в это самое время одна российская семья возвращалась с летнего отдыха в Крыму по железной дороге…
Пролог
17 октября 1888 года, Харьковская губерния,
местность вблизи станции Борки.
– Георгий Александрович! Ах ты Христос-Вседержитель! Георгий Александрович! Ваше Высочество – с вами все хорошо? Вы живы?
Молодой человек в морской форме невидящими глазами смотрел на перемазанного грязью и угольной пылью камер-фурьера с разбитым лицом…
Казалось он не слышал обращенных к нему слов – может быть потому что очень громким был лязг железа оседающих покореженных обломков и стоны жертв…
Великий князь попытался прогнать звенящую пустоту из головы («Я кажется ранен… Да… Или просто контузия?»)
Огляделся, стараясь сфокусировать двоящееся в глазах изображение…
Всюду обломки, кровь, мертвые тела и покалеченные…
День был холодным и пасмурным, с мокрым снегом и пронизывающим ветром, как это нередко бывает поздней осенью даже в этих теплых краях. И в эти холодные серые небеса уходил дым от горящих вагонов.
Взгляд великого князя Георгия скользнул вдоль насыпи – наткнувшись на тело старого камер-лакея… Перед внутренним взором возник яркий мгновенный фотоснимок – этот седовласый придворный служитель наливающий сливки в чай отцу за миг до того как все случилось…
Немного дальше бледная от страха бонна – англичанка миссис Франклин держала маленькую девочку – сестру… великую княжну Ольгу, машинально закрывая ей рукой глазки… Еще левее – грудой вывалившиеся из разбитого вдребезги вагона персики, виноград, дыни – все раздавленные и смятые… Эти южные фрукты для царского стола везли из Ливадии… Следующий за ним вагон – тот в котором ехали низшие придворные и буфетная прислуга, был начисто уничтожен.
Причем обломки выглядели так, словно неведомая сила вознесла его в поднебесье швырнула вниз… Зловеще громоздились погнутые оси, обломки вагонов, исковерканные рельсы, расщепленные шпалы. Из этого нагромождения бесформенных обломков вырывались языки пламени, смешанные с клубами черного дыма. То тут то там виднелись лужи крови, оторванные конечности, обезображенные трупы.
Круто вздыбившийся полуразбитый спальный вагон свисал с насыпи…
Чемоданы, картонки, столики и предметы из дорогих сервизов высыпались под откос из раскуроченного тамбура. В грязи валялись предметы роскошного убранства – изящные подсвечники и канделябры, пепельницы, спичечницы… Блестел под осенним солнцем смятый чудовищным ударом умывальник из серебра вылетевший из вагона Императрицы… В глаза бросились валявшиеся в пожухлой траве патентованные французские «увлажняющие аппараты для поддержания определенного уровня влажности» – последнее слово прогресса и комфорта…
Солдаты и железнодорожники
