секретарь обкома Шабашкин. Свою белую отдал на спецавтобазу, где ее закрепили за наместником Президента. Во-вторых, провозгласил сокращение аппарата. Количество структурных подразделений действительно сократилась на десять процентов. Но работников почему-то уже к концу года стало больше на одиннадцать процентов. Озадаченный таким результатом, губернатор приказал создать комиссию по изучению бюрократического чуда. Комиссия самоотверженно погрузилась в разбор дела, который требовал и требовал дополнительного привлечения материалов. Увы, события, речь о которых пойдет ниже, помешали довести исследование до конца…
Однако прежде чем рассказать об этих событиях, надо взглянуть на судьбу других героев и антигероев бескровной революции. Мэр Куманёв среди карнавала победителей ощутил себя каким-то потерянным. Городской «кабинет народного доверия» никого больше не интересовал. Проблемы латания асфальта и уборки мусора отступили куда-то на шестнадцатый план по сравнению с величием очередных задач советской… то есть, демократической власти в стране и регионах. Исторический компромисс революционеров со здравомыслящим хозяйственником утратил смысл. Покорно идти за выигравшим блоком или встать в оппозицию к нему – эти два варианта не обещали Куманёву ничего.
Яков Александрович природным нюхом выбрал третий. На закате бабьего лета, когда августовский хмель еще не выветрился из голов общественности, журналисты и депутаты получили текст мэрского заявления. Доводя до всеобщего сведения, что процесс демократических и рыночных перемен опять под угрозой, что по-прежнему есть в Крыжовинске силы, тормозящие работу властей, Куманёв призвал горожан к бдительности. И – добровольно подал в отставку. Впрочем, в последнем абзаце содержался завуалированный намек на возможное возвращение: конечно, при определенных обстоятельствах. Заявление множили на ксероксе, выпускавшем когда-то революционные прокламации.
Это была бомба. «Крыжовинский привратник» вышел с аршинным заголовком на первой полосе: «В чьих руках город?». Главный редактор, вызванный штабом демфракции на ковер, получил выволочку за двусмысленную писанину. Публично оппонировать экс-мэру демократия не решилась. Человек же сам объявил, что он за реформы. Да еще предупредил про «силы реванша». На просьбы знакомых и полузнакомых указать конкретных носителей зла Яков Александрович отвечал так: «Еще не время». Социологический центр зафиксировал скачок его популярности. Совет же утопал в дрязгах, ища достойную замену из своей среды.
Тем временем в жизни Шабашкина образовалась пустота. Впервые столь деятельная натура была лишена всякой точки опоры для приложения своей энергии. Какое-то время Иван Минаевич ходил на беседы к прокурору и готовил объяснительные записки. Там он указывал на свою непричастность к попранию свобод, напоминая, что именно обком коммунистической партии стоял у истоков демократизации.
