чется просто выговориться, так что, не судите строго. Начну, пожалуй, с того случая, о котором уже можно рассказать, несмотря на то, что всё началось намного раньше – в том самом возрасте, о котором нельзя писать публично. Хочу рассказать о моей встрече со отцом.
На всё то, что происходило между нами в детстве я поставила своеобразную психологическую блокаду: не думать, не переживать, не вспоминать. Приезд папы сорвал все эти барьеры, которые не давали мне сгинуть в водовороте греха до последней встречи с ним. Когда он ушёл от нас с мамой, все его странные детские игры со мной стали постепенно забываться, иногда отдаваясь внизу живота внезапно нахлынувшим воспоминанием.
Но вчера все вернулось вновь…
– Привет, Малгося! Боже, как же ты выросла, моя девочка!
Отец стоял в дверях с чемоданом в руке, весь мокрый от дождя: на улице осенняя хмарь давно вступила в свои права.
– Здравствуй, папа.
Мне было странно его видеть после стольких лет разлуки. Неловко и непривычно.
– Я только переночевать, а завтра опять в путь-дорогу, – он стал осторожно снимать с себя мокрый плащ, боясь замочить нашу прихожую, сияющую чистотой. – Я с мамой договорился, – поспешно добавил он, на всякий случай, глядя на моё хмурое лицо.
– Да, мама предупредила меня, что ты проездом, – я не знала, как с ним себя вести: прошло восемь лет, когда я последний раз видела отца.
– Командировка, – пожал плечами отец и разулся. – О! Мои тапочки! Они живы до сих пор? – заулыбался он и влез в них с видимым удовольствием.
Вообще-то это были тапки моего парня: просто такие же, как когда-то были у отца. Но я промолчала. Других, подходящих по размеру, всё равно нет.
– Ну, иди же ко мне, доченька! – папа раскрыл объятия. – Дай я тебя обниму!
Я подошла к нему, и он стиснул меня в объятиях, таких крепких, что у меня перехватило дыхание. От него пахло сигаретами и дождём. Щёлкнул какой-то выключатель в моей голове: я вспомнила папин запах и ответила на его объятия. Так мы простояли целую вечность. Он всё время бормотал «доченька моя» и тискал меня. А я стояла, как дура, и никак не могла оторваться от него – даже тогда, когда папины прикосновения стали такими же нескромными, как когда-то.
– Я пойду, приму душ с дороги, а потом ты меня угостишь чаем и расскажешь, как вы тут с мамой и Димкой поживаете, – сказал папа, наконец отпуская меня.
Дима, это мой старший брат, ему уже двадцать три года, и он работает менеджером в какой-то зачуханной компании. Я пошла приготовить ванну для отца, пока он раздевался в большой комнате.
– Ты потрёшь мне спинку? – спросил он, появляясь в прихожей в семейниках и майке-алкоголичке.
– Нет. Зачем? – я пожала плечами. – Ты же как-то справлялся все эти годы без меня.
– Ну да, ну да, – отец почесал свои причиндалы, и я вздрогнула, вспомнив, какие они огромные. – Но я всё равно позову тебя, моя девочка. Уважь старика: одному богу известно, когда мы свидимся в следующий раз.
– Ладно, – буркнула я, повесив чистое бельё на полотенцесушитель. – И никакой ты не старик в свои пятьдесят лет, не прибедняйся.
– Мне только сорок девять, – с наигранной обидой ответил отец и стянул майку через голову.
– Тем более, – сказала я, невольно залюбовавшись его телом: своими накачанными мышцами он мог бы дать фору многим парням.
Я пошла на кухню ставить чайник. Мама должна была вот-вот вернуться с работы, так что нам не придётся с отцом пить чай в одиночестве. Я намазывала масло на печенье, когда отец позвал меня. Войдя в ванную комнату я увидела отца, который стоял ко мне спиной, держа в руках душ.
– Возьми гель и мочалку и помой мне спину, а то я не достаю, – сказал он.
Я намылила длинную мочалку с ручками и стала тереть ею папину мускулистую спину, предварительно облив её из душа. Вода стала затекать мне в рукава платья, и я задрала их повыше. Через минуту всё платье намокло, неприятно облепив тело.
– Малгося, ты сняла бы платье, все равно ты его уже замочила, – сказал отец, глянув на меня из-за спины.
– На мне нет лифчика, – ответила я, прекрасно понимая, как глупо выгляжу в мокром домашнем платье.
– Как будто я тебя голой не видел, когда купал каждый день, – удивился отец. – Чего стесняться-то?
– Пап, я уже взрослая девушка, мне двадцать вообще-то, – с укором ответила я.
– Ты всегда будешь малышкой для меня, – улыбнулся отец. – К тому же, я тебя не увижу: я же стою к тебе спиной!
– Хорошо, только не подглядывай! – ответила я и ополоснула руки от мыла.
