всего, это лабиринт Ольрэна, лапуля. Именно им путешествовал сумасшедший Йорд, – кратко ответил Керт.
– Но ему-то уже давно все равно, безумнее, чем есть, не станет. А мы… – оборвал продолженное за напарника пояснение Кирт, тоже погружаясь в мрачное молчание.
– У-у-у! – Теперь в стане хмурых жертв божественного произвола прибыло. Я резко выдернула из памяти Кимеи все известное девчонке о путях ушедшего бога.
Если верить совсем дремучим легендам, весь Фальмир, как именовался этот мир, Ольрэн, покровитель шуток и метаморфоз, сотворил в качестве личной игровой площадки. Вроде как для своих забав бог и жрецов себе выбирал таких же, хм, чокнутых, и для них эти самые пути вроде широкополосных магистралей для избранных шизиков создавал. Другие боги, трудившиеся вместе с Ольрэном: Первоматерь, Первоотец, Дагонт и четыре бога-стихийника – считались более вменяемым контингентом. Якобы они не развлекались за чужой счет, а пеклись о людях.
Впрочем, думаю, здесь, как и на Земле, верно утверждение: историю пишет победитель. Поэтому кто из богов плох, кто хорош, чей вклад в общее дело был более весом и полезен, с высоты пролетевших веков не разобрать. Древняя история, ставшая обрывками легенд, слишком туманна. Особенного тумана добавляли последние столетия, прошедшие без непосредственного присутствия злополучного бога-изгоя.
Известно лишь, что у Ольрэна и прочих богов на местном Олимпе случился какой-то крупный конфликт, в результате которого и стал Ушедший Ушедшим. Его, самодура, то ли свергли, то ли прогнали, но не убили. Не смогли или не захотели – о том молчок.
Словом, ныне всем и каждому на Фальмире понятно, что древний ушедший бог – это истинная квинтэссенция безумия, и с ним лучше не связываться, даже лучше ничего о нем не знать и ни в какие дела, хоть краешком связанные, не лезть. По тем же легендам, простые смертные, рискнувшие пройти путями Ольрэна или утащенные туда на забаву его жрецами или адептами, пачками сходили с ума, седели или вовсе пропадали навсегда.
Что случалось чаще – рассказчики во мнениях расходились. Местный аналог холмов фей выдавал непрогнозируемый и непросчитываемый статистически результат. Единственным общим в тех байках был факт: на каждой двери, ведущей в лабиринт Ольрэна, имелся его культовый знак – два треугольника, обратный и прямой, заходящие друг на друга вершинами. Кто-то видел в схематичной картинке изображение песочных часов, кто-то – символ бесконечности, кто-то – скрещенные в безумной битве клинки. Не суть важно. Главное, мы отыскали дверку с меткой и теперь переминались у входа, одолеваемые извечным русским вопросом.
– Что делать? – озвучила я его, нарушая затянувшееся тягостное молчание, и сама же расписала альтернативы: – Варианта три: идем в лабиринт, будем дохнуть с голоду или жрать сырьем конину с собачатиной, пока мясо не стухло окончательно. Дров на готовку не найти.
Кажется, кто-то из мужчин, лишенных моей ароматической
