бы убраться подальше, укрыться, пересидеть. Огородами – в овраг, а там на дальнем конце лес.
Кучей вывалились на крыльцо. Мать и Мотылица кинулись к отцу, запричитали. Над весью стоял крик – человек десять малинцев, почти одни женщины, бежали в сторону святилища. У Слепакова двора трое мужиков дрались рогатинами с двумя всадниками; тусклой молнией над схваткой летало лезвие меча.
Это же русы, вдруг сообразил Берест.
Не навьи никакие вырвались по осени. Русы, те самые, что перебили с полсотни бояр и отроков вместе с Гвездобором. Они вернулись. И не знатная жена Ольга и услужливые отроки с заискивающими улыбками, а воины в шлемах и кольчугах, с мечами, копьями, боевыми топорами.
Давно темнившая небо туча рухнула на землю железным градом. От смертного страха путались мысли.
– Бегите, бегите! – Берест бросился назад к крыльцу, схватил мать и сестру за руки, толкнул вперед. – В городец!
Увлеченные общим потоком, те понеслись за всеми. Берест поневоле было побежал следом и тут увидел: на том конце ждала стена из всадников. Глаз в смятении не мог их подсчитать, казалось, там целый строй, будто железный тын, полсотни или сотня. Все бегущие попадали прямо к ним в кольцо; ударами плетей и криками русы принуждали людей валиться наземь и закрывать голову руками.
Это ловушка. Одни гонят туда людей, а другие хватают. Нельзя к городцу бежать!
Берест подался назад. Мимо него рванулся Огневка, и Берест почти безотчетно поймал его, потянул назад.
– Пусти! – десятилетний младший дрыгал ногами и вырывался. – Там мама!
Берест и сам всем сердцем рвался за матерью и сестрой: стремление быть вместе со своими в человеке сильнее и страха, и ума. Но вспомнил, чему учил дед Мирята: стой заодно, а беги врознь!
Не выпуская Огневку, Берест развернулся и побежал меж дворов к гумну. Это было высокое, куда выше обычной избы, длинное, из нескольких срубов, бревенчатое строение, общее для всех Сушиновичей. Сейчас, после жатвы, здесь аж сердце заходилось от радости изобилия: на вешалах – крепких сосновых жердях с длинными сучьями висели колосьями вниз снопы ржи и пшеницы. Высокие двери, способные пропустить нагруженный снопами воз, были не заперты, внутри стоял запах пыльных колосьев и дыма. Сюда совсем недавно свезли снопы ржи, высушили, только начали молотить… Берест пихнул Огневку в гущу снопов, велел сидеть тихо. Огляделся. Руки пустые… топор же был! Выпустил в избе, когда стягивал Журчалку, а потом не вспомнил. Но и был бы топор в руке – если сюда явится бес на коне, срубит его, как малец сшибает палкой трухлявый гриб. Цеп взять… Против копья не сойдет.
Берест живо взобрался на верхние балки, ближе к выходу. Через высокие распахнутые двери совсем близко слышались конский топот, свист, выкрики – частью по-славянски, частью на чужом языке – надо думать, варяжском. Запах дыма сгущался. Они что, избы подожгли? Гвездоборов двор – уж верно, оттуда дым повалил раньше всего.
Неужели это она – война? У Береста
