лениво колыхал выпавшую копоть, и потому путешественники не сразу поняли, что перед ними не живые люди, а мёртвые тела. Трое людей лежали на склоне, уткнувшись лицами в землю. Чёрный пух густо покрывал их, но всё же сразу было видно, что это настоящие люди, а не карлики и даже не чужинцы. И нетрудно было догадаться, зачем они явились в бесплодные степи: возле двоих воинов лежали толстенные загонные копья, и у всех троих за плечом в кожаном саадаке примостились луки. Всякому ясно, люди пришли сюда сравнивать счёт со злокозненными диатритами, которые в засушливые годы, видать, опустошали не только Завеличье, но и восточные земли.
Калюта осторожно перевернул погибших лицом к грязному небу. Сдул приставшую копоть. Все трое были чернявыми, волосы такие, что женщине впору, заплетены в десятки тонких косичек. Данок поджал губы, глядя на это непотребство. В западных краях рыжие воины тоже заплетают волосы перед походом, но зато их никто и не любит. Воины с косами – настоящие люди, но пока ещё никому не удалось заключить с ними союз. Тут и глупый поймёт, что и от этих добра не жди. К тому же и лица у погибших странные: широкоскулые и слишком спокойные. Не должно быть такого лица у человека, погибшего насильственной смертью. Двое встречных – воины в самом расцвете сил: тёмные бороды заплетены в такие же тугие пряди, что и волосы на голове; нетающий траурный снег почти не виден на скрученных прядях. Третий, ещё безбородый парень, небось как и Данок с Таши, лишь в этом году получил копьё.
– Жалко, красивый мальчик, – жалостливо бормотнула за спинами Лишка.
– Ничего себе! – Данок едва удержался, чтобы не фыркнуть смешливо, что было бы неприлично рядом с телами погибших. – Да таких красавчиков медведь испугается! Лицо поперёк себя шире, нос будто кочка, и волосищи!.. – В следующее мгновение недостойная мысль споткнулась, сменившись острым стыдом, – Данок понял, кого ему напоминают незнакомцы. Да это же Лишкины соплеменники, те самые неведомцы, о которых рассказывают старики!
Данок сокрушённо затряс головой. Стыдно! Лишка, с которой на пару диатрим бьём, – из этих людей. Лучший друган – Таши, тоже носит в себе четвертинку их крови, а он об этих людях нехорошо подумал. Даже о врагах, ежели они настоящие люди, нельзя худо думать, а эти покуда перед родом зубра ничем не провинились.
Затем Данок разобрал, что бормочет шаман, и испугался. Калюта читал не просто напутствие погибшим, но причудливый заговор, полный угрозы. Шаман собирался кому-то мстить и призывал на чью-то голову сорок сороков бед и напастей. Такое только чужинцам желать впору, но чужинцы людских бед не страшатся. Так кого проклинает шаман?
– Что случилось? – шёпотом спросила Лишка, когда Калюта умолк.
– Они не сами умерли, – тихо ответствовал шаман, указав на лежащие фигуры. – Их убили.
– Карлики?
– Нет. Диатриты людей в корм своим птицам отдали бы. Их убил в спину кто-то из своих. Где их колдун? Где четвёртый из их отряда?
