меня к нему.
– Вулсибер, – произносит голос. – Отведи ее.
В Башню забвения заточают тех из Воздушного народа, кого монарх хочет вычеркнуть из памяти Двора, поэтому она так называется. Большую часть преступников наказывают замысловатыми проклятиями, трудновыполнимыми заданиями или другими формами прихотливого правосудия фейри. Чтобы попасть сюда, надо по-настоящему насолить какой-нибудь важной персоне.
Стражники в основном набираются из солдат, которым это унылое и уединенное место подходит по темпераменту; попадают сюда и те, которых командиры решили приучить к смирению. К какой группе относятся эти сливающиеся с темнотой фигуры, определить невозможно.
Вулсибер подходит ко мне, и я узнаю в нем солдата, открывшего дверь. На вид, судя по тяжелым надбровным дугам и длинным рукам, он наполовину тролль.
– Веди, – приказываю я.
Страж отвечает мне суровым взглядом. Не знаю, что во мне троллю не нравится – моя смертность, положение или то, что я вторгаюсь вечером. Я не спрашиваю. Просто следую за ним по каменным ступеням вниз, в сырую, пахнущую минералами темноту. Воздух пропитан невыносимой вонью – смесью запахов подземелья, гнили и каких-то грибов.
Темнота становится непроглядной, и я останавливаюсь, боясь споткнуться.
– Зажги лампу.
Вулсибер придвигается поближе, дышит мне в лицо, и я чувствую запах мокрой листвы.
– А если не зажгу?
В руке у меня оказывается тонкий кинжал, выскользнувший из ножен в рукаве. Вдавливаю острие в его бок, под ребра.
– Тебе лучше не знать, что тогда будет.
– Но ты же не видишь, – возражает он, чувствуя себя посрамленным из-за того, что я не очень-то напугана.
– Может, я люблю, когда света чуть больше, – спокойно говорю я, хотя сердце бешено колотится, а ладони начинают потеть. Если предстоит схватка на лестнице, лучше ударить быстро и наверняка, потому что второй возможности не представится.
Вулсибер отодвигается от меня и моего кинжала. Слышу его тяжелые шаги по ступеням и прикидываю, как мне спускаться вслепую. Но потом загорается факел, отбрасывающий зеленый свет.
– Ну? – бросает тролль. – Ты идешь?
Лестница минует несколько камер – некоторые пусты, в других заключенные сидят достаточно далеко от решеток, и факел не освещает их. Рассмотреть удается только последнего.
На черных волосах принца Балекина лежит венец – свидетельство его королевского происхождения. Он в заточении, но отнюдь не выглядит расстроенным. Сырые камни пола покрыты тремя коврами. Он сидит в резном кресле и смотрит на меня из-под нависших бровей яркими, как у филина, глазами. На изящном столике высится золотой самовар. Балекин поворачивает краник, и хрупкая фарфоровая чашка наполняется ароматным дымящимся чаем. Запах напоминает мне морские водоросли.
Но как бы элегантно Балекин ни выглядел, он все же
