что они повисли на волосках бороды, принявшись покачиваться вправо-влево и вместе с тем поблескивать в редких лучах солнышка. Впрочем, уже в следующий отрезок времени пронзительное чириканье воробьев и прежде наполнявшее этот край, не только деревню или двор, сосредоточилось, кажется, лишь на ветках яблони. Их небольшие тела сверху коричневатые, а снизу серые, пожалуй, перемешались с зеленью листвы и плодов, а пронзительное «джив-джив-джив» переплелось с резкими «чир-чирр», будто птички не меньше чем сам Павлик струсили, заслышав такие громкие рыдания домашнего духа.
Да только Батанушко заливался соплями и слезами не долго. И стоило воробьям переполнить ветки яблони, да своим чириканьем словно создать гудящую какофонию, как домовой зараз свернув излияния, да шмыгнув носом (а с тем вогнав обратно в ноздри показавшиеся верхушки сопель) вскинул голову, и, устремив взгляд на крону яблони, сурово протянул:
– Кыш, отсель… Налетели тутова… Воробей, оно и значица чё вора бей, – с очевидностью сказывая это в направлении ближайшей к нему и вовсе коричневой птицы. Может потому, как произнесенное оказалось обидным, воробей внезапно пронзительно затикал, а потом, спрыгнув с ветки, да расправив крылья, направил свой полет в сторону духа. Птица сделала над головой Батанушки небольшой круг и к удивлению мальчика прицельно какнула на него. И вылетевшая из воробья серо-белая струя, моментально преодолев промежуток до домового, попала тому прямо на густую бороду, да сразу просочившись через волоски, вероятно, напитала собой материю рубахи. Дух, однако, не стал смахивать птичий помет с бороды или рубахи. Он лишь торопливо вскинул вверх обе ручонки, да сжав кулачки, яростно ими потряс, будто желая дотянуться до улетающего воробья или тех которые все еще сидели на ветках деревьев. Хотя не первое, ни второе ему не удалось. Потому как уже в следующую секунду и остальные птицы, до тех пор вроде как примолкшие или затаившиеся в наблюдении действий своего старшего, срыву сорвавшись с ветвей и расправив крылья, понеслись в сторону домового, принявшись также прицельно стрелять в него пометом, метясь только в него и, прямо-таки, в голову. Да только Батанушко, видимо, и сам был не промах, да раскрыв ранее сомкнутые в кулаки ручки, стал не то, чтобы ловить, а именно отбивать летящие в него серо-белые струи помета, отправляя их очень даже метко в обратный путь. Поэтому вдогон улетающих воробьев несся их помет, попадая им в те самые места, откуда он ранее и выскочил. Верно, по этой причине, бомбардировка духа завершилась также мгновенно, как и началась, а воробьи, громко чирикая, покинули не только яблоню, но, пожалуй, что и сам двор бабушки, заглушив собственные переговоры и оставив фоном лишь одинокую и однотипную трель «чьеер-чер-черр».
Батанушко победно потряс руками, продолжая показывать волосатые ладошки темно-голубому небу, сегодня удивительно так переливающемуся (будто начищенная Верой Ивановной кастрюлька), и с ощутимым
