что-то, наверное».
Утром Кирилл, с тяжелой и больной головой, пока не проснулись предки, рванул на дачу, купив по дороге жвачку, чтобы прохожие не слишком шарахались от страшного выхлопа.
Окунувшись в уже похолодевшую сентябрьскую воду, он принялся пилить, рубить, колоть копать и таскать, пытаясь выгнать остатки хмеля и прийти в норму. Как ни странно, ему это удалось. Возможно, этому способствовала хорошая погода и внезапно наступившие апатия и безразличие, хотя внутри жгло и сжимало сердце. Утром Кирилл глянул на себя в зеркало, и увидел заросшую физиономию постаревшего тридцатилетнего мужика, скучного и неинтересного. Он решил не идти на работу, а поехать к себе на Фонтанку, и оттуда позвонить шефу.
Именно на Фонтанке он жил некоторое время после развода с Мариной, а потом ему стало скучно, и он перебрался к родителям. Комната же большей частью пустовала. Иногда там собирались его коллеги по случаю многочисленных ныне праздников и дней рождения, а потом Кирилл уходил, оставляя в одиночестве образовавшуюся счастливую парочку. Правда, его посетила как-то раз весьма привлекательная, но слишком активная особа, но, слава Богу, на этом дело и закончилось.
***
Утром Кирилл несколько припозднился, и поэтому пришёл на вокзал почти к самой электричке. Народу было больше, чем летом – возвратились из отпусков, и начался учебный год. Толпа внесла Кирилла в вагон, рассыпалась и буквально усадила его на свободное место. Он вытащил из пакета – почти ничего с дачи он не взял на этот раз – журнал с «Домом», и начал читать.
Чтение шло плохо и Кирилл, благо его место оказалось возле окна, смотрел на убегающие сосны. Потом он повернул голову и увидел ЕЁ. На это раз она была в легкой кожаной курточке и вельветовых джинсах. Сердце вновь бешено заколотилось, задрожали руки, и Кирилл с трудом заставил себя медленно отвести взгляд и снова уткнулся в журнал.
А буквы прыгали перед глазами и сливались в сплошную линию. Люди выходили на промежуточных станциях и через некоторое время в купе остались только они одни. Кирилл закрыл журнал. Девушка смотрела в окно и думала о чем-то своем. Кирилл, непонятно как набравшийся смелости или, скорее, от отчаяния, чтобы вконец удостоверится, срывающимся голосом полу утвердительно спросил:
– Вы – Ольга!?
Девушка повернула голову, и видно, увидев нечто безнадежное в облике вопрошающего, просто ответила:
– Да, а что?
– И на кассете – тоже вы?
Девушка – теперь он мог её называть Ольга – только усмехнулась легким изгибом губ и отвернулась.
– Неужели… – чуть слышно прошептал Кирилл и обхватил голову руками. Всё. Дальнейшеё не имело смысла. «Всё знаю, всё понимаю, но ничего не могу поделать», – вспомнил Кирилл известную сентенцию и убедился в её ужасающей
