в бомбоубежище, расположенном в подвале, прямо под квартирой, представлялась не обязательной. Далеко было ездить на работу (почти час на трамвае, хорошо, что без пересадки!), но это компенсировалось более спокойным сном. Там мы пробыли до октября месяца.
Сводки с фронта и рассказы очевидцев были по-прежнему неважные (немцы у Киева и под Смоленском; Ленинград, кажется, вот-вот будет окружен), но мы ждали, надеялись на перелом, верили в него. И дождались! В начале сентября сводки сообщили о крупном успехе под Ельней (юг Смоленской области) и применении там нового, все сметающего оружия (это были первые «катюши»). В сводках стало меньше сообщений о тяжелых, упорных боях на других направлениях, увеличилось количество сообщений о «боях местного значения» или сообщений, что «существенных изменений не произошло». Отлегло немного от сердца, первый успех! Хотя по всему мы понимали, что пока это местные, не радикальные успехи (впоследствии не раз убеждался, что субъективное представление редко было ошибочным). Продолжалась эвакуация детей, институтов, отдельных предприятий, а это не к добру!
Радость была кратковременна, Ельнинская операция (30.08–06.09) не получила развития. С середины сентября вновь появились фразы об упорных, тяжелых, даже ожесточенных боях на Украине (вскоре был сдан Киев, и немцы продвинулись аж до Донбасса и далее до Ростова), ухудшилось положение под Ленинградом. Его почти окружили, перерезав все сухопутные пути. Осталась только связь по воде Ладожского озера. Почти каждый день сообщалось, что после упорных боев наши войска оставили очередной крупный город (мелкие города даже не назывались). А в начале октября пошли сообщения об упорных, напряженных, тяжелых, ожесточенных боях на Смоленском направлении. Значит, опять немцы наступают, а наши бегут! Почему опять? Ведь нет внезапности, как вначале! Резко усилилась эвакуация детей, части предприятий. До 14–16 октября мы не знали, что произошла катастрофа. Только в 90—2000-х годах были приведены цифры катастрофы: 5 армий и ряд частей еще 3 армий были окружены под Вязьмой и вскоре полностью разбиты, 300–500 тысяч пленных, потери около 1 миллиона. Почти вдвое больше, чем под Сталинградом!
Участились бомбежки Москвы, хотя их эффективность не увеличилась. К ним привыкли и приспособились. Пока мы были в дядиной квартире, то почти не ходили в бомбоубежище. Я обычно спал, просыпался при близком грохоте зениток, прислушивался и, когда он стихал, вновь засыпал.
В конце сентября или начале октября нескольких молодых ребят из нашей мастерской отправили с одной из команд на сооружение оборонительных рубежей под Москвой (рыть окопы, противотанковые рвы, ставить ряды «ежей» против танков). Тогда отправили много народу от каждого учреждения и предприятия. Все поняли, что на фронте плохо, опасность приближается. Меня не трогали, так как мал, только-только оформляю паспорт.
Паспорт я получил 26 сентября, а вот прописаться не успел. Пришел в милицию на прописку где-то в
