и получил от фельдмаршала Миниха, который сейчас с корпусом осаждает Очаков, заветный офицерский шарф.
Василий Михайлович усмехнулся – жестокая царица Анна Иоанновна, почувствовав силы и разорвав «кондиции», подписанные по настоянию Верховного тайного совета, расправилась с родом Долгоруковых, что пытались ограничить ее власть. Его самого, десятилетнего мальчишку, отдали в солдаты навечно, повелев никогда не учить грамоте.
Он пять лет честно тянул суровую солдатскую лямку, но выручил случай. Перед штурмом Перекопа фельдмаршал Миних объявил по всей армии, что солдат, первым взошедший на вал, станет немедленно офицером.
И он тогда смог, чудом избежав смерти – янычары дрались с отчаянием обреченных. А Миних, когда узнал, кто такой Васька Михайлов, не отказался от обещания и пошел против воли царицы, буркнув – «я слово армии дал». Анна Иоанновна, узнав о том, решение фельдмаршала отменять не стала – ведь русские в Крым ворвались, радость-то какая! Просто закрыла глаза на такое вопиющее нарушение своего указа.
Василий Михайлович встал со стула и решительно сжал зубы – он волновался сейчас так же, как тогда, будучи мальчишкой, сжимая в руках тяжелую фузею и карабкаясь на крепостной вал…
Юконский острог
Солнце порядком припекало, щедро освещая достаточно широкую, заросшую тайгой по склонам долину ярким желтым светом. Северное лето короткое, но очень жаркое, природа как бы торопится набрать за короткие три месяца все тепло, чтобы пережить долгую и мучительную зиму с ее лютой стужей и пронизывающим до костей ветром.
Недаром северяне часто приговаривают – «у нас двенадцать месяцев зима, а остальное лето». Юмор своеобразный, конечно, но в каждой шутке есть доля шутки – поскреби немного, и во всей неприкрытой красе истина наружу вывалится.
Это как пожилая ветреница – вроде ничего, и личико, и фигурка, но стоит смыть толстый слой румян и пудры, так совсем иное увидишь. Так и на севере две зимы – одна холодная, а другая ну просто жутко холодная. Жить невозможно… Но живут же люди!
Так и в этой затерянной долине теплилась жизнь. Впрочем, это по мнению избалованных столичных петербуржцев. А по меркам Петропавловска, что на Камчатке, в противоположном конце раскинувшейся Российской империи, жизнь в Юконском остроге, что был затерян в горных дебрях еще более дальней Аляски, или Русской Америки, как ее стали называть с прошлого года, бурлила ключом, словно в долине гейзеров.
Четыре бревенчатых сруба с окошками, затянутыми какой-то мутной пленкой, с крышами из деревянных пластин, прижимались со всех сторон к небольшой часовенке, на луковке которой высился православный крест. Крепкий, с бойницами, частокол из заостренных бревнышек окружал поселение, добротные тесаные ворота из плах были надежной преградой не только для стрел, но и для ружейных пуль.
С краю возвышалась бревенчатая караульная вышка, на крыше которой трепыхался флаг в три горизонтальные полосы – белую,
