отпевать, – несколько раздраженно бросил Путт и позвал негромким голосом: – Шмайсер! Ты жив, барон недоделанный?
– Пока здоров, и даже царапин не получил, – ехидный голос немедленно отозвался из дальнего угла пещеры, – но что дальше будет, не знаю!
– Тогда не спрашивай, а запали свечку, черт знает, где она валяется!
Получив от Фомина тычок по ребрам, Путт заворчал:
– Ты чего, Федотыч? И так все ноет, как будто черти всю ночь на мне плясали…
Договорить он не успел, заново схлопотав от Фомина, но уже увесистую плюху:
– Слышь, ты, – Фомин, кряхтя, усаживался, – языком-то не чеши, а то явится, сам знаешь кто, и точно попляшет на наших бренных телах!
– Да ладно! – Путт смущенно засопел. – Вся эта… – он пожевал, – ситуация такая необычная, что ли, и Марена эта, и болото…
– Час от часу не легче! – Фомин воскликнул в полный голос, закашлялся от пыли. – Тебе, дураку, сейчас по башке дать или сам угомонишься?
– А чего такого-то? Чего я сказал-то?
– А то! – Фомин еще раз покашлял, прочищая горло. – Слышал, как люди мудрые говорят: не буди лихо, пока оно тихо! Это не твои дойчляндские вервольфы и ундины, сказки братьев Гримм про пряничный домик! Ты еще раз её позови, авось и заглянет к тебе на свиданку! С близнятами она нонче помиловалась, и где они? В костяные леса припожаловали за Калинов мост! Или ты предпочитаешь Валгаллу? Тут такие дела всегда творились, что молодые парни вмиг седели…
– Да ну! – Путт нервно хихикнул. – Напущал страху! Тебе бы, дедушка, ребятишек пугать сказками страшными!
– Ну-ну! Сам в штаны не напущай!
– Федотыч! А ты откуда это все знаешь? – Шмайсер как-то незаметно перешел на ты.
– Я же говорил, мы ведали всегда!
– Так ты – колдун?
– Да! – почти заорал Фомин. – Замолчи, а! Так! – он обратился к темноте, но каждый ощутил на себе его взгляд. – Ребята, я не шучу! Давайте прекратим этот разговор! Кто еще ляпнет что лишнего, пеняйте на себя!
– Я же говорил, – пробурчал откуда-то из угла Попович, – колдун!
– Еще раз скажешь такое… – Фомин набрал воздуха в грудь, обдумывая одновременно самые немыслимые кары.
– И кое-что из полезных частей организма тебе больше не пригодится никогда! – резюмировал Попович.
И было это сказано с такой вселенской печалью в голосе, что Фомин не просто засмеялся, а заржал. Следом за ним загоготали, держась за животы, остальные. И напряжение схлынуло, оставив после себя приятное чувство – мы живы сейчас, и этого довольно.
Такова психология солдата во все времена – день прошел, ты живым остался, значит, радуйся. А потому печаль по погибшим скоро проходит, на войне, как нигде, все под смертью ходят, а потому нужно извлекать любую мелочь для радости. Ибо когда убьют, не будет у тебя времени для скорби, ничего не будет, только холмик земли, и то при большой удаче…
