над площадью, полной людей, которые невольно замедляли шаг или вовсе останавливались, чтобы посмотреть на юродивого. Это был инок Парамон, которого повелением Юрия Игоревича два месяца назад спровадили прочь из Рязани. Однако неуемный монах-верижник вновь стал мелькать на рязанских улицах и возле церквей.
– За грехи наши наслал Господь на Русь племя неведомое! – возглашал Парамон, шаря полубезумными очами поверх голов обступивших его людей. – Всевышний вручил знамя народу дальнему и дал знак вождям его, живущим на краю земли. И народ сей легко и скоро поспевает всюду. Стрелы его заострены, все луки его натянуты; копыта коней его подобны кремню искрометному, а колеса его – как вихрь. Спасения от этого зла нет ни пешему, ни конному, ибо то есть кара Господня за грехи наши!..
Женщины, глядя на безумного монаха, торопливо крестились и испуганно подавались назад, когда верижник приближался к ним слишком близко. Маленьких детей матери старались поскорее увести прочь, опасаясь дурного глаза этого новоявленного пророка.
– И сказал мне Господь: пойди к князьям рязанским, ступай к рязанским боярам, – громогласно молвил Парамон, воздев руки кверху. – Повелел мне Господь переказать всем власть имущим волю свою. И сказал Вседержитель так: слухом услышите – и не уразумеете, очами глядеть будете – не увидите. А между тем погибель ваша близко, ибо огрубело сердце у всякого имовитого и богатого и народ русский в грехах погряз…
Среди женщин раздались всхлипывания и причитания, некоторые из них даже упали на колени перед пророчествующим монахом.
А тот, еще сильнее вдохновляясь, молвил далее:
– Возгорится гнев Господа на грешный народ русский и правителей его, и прострет Всевышний руку свою на него и поразит его злым нашествием иноплеменников, так что содрогнутся леса и долы, и трупы будут как помет на улицах…
Неожиданно толпа прихожан расступилась, и перед верижником предстал боярин Твердислав в дорогой шубе и собольей шапке, его сопровождали несколько вооруженных гридней.
– Я вижу, Парамоша, предостереги князя нашего до разума твоего не доходят, – угрожающе произнес Твердислав. – Как смеешь ты, вонючее отродье, каркать здесь своим лживым языком! Я отучу тебя, вещун хренов, шляться по улицам и ввергать людей в тревогу. Взять его! – повелел Твердислав своим дружинникам.
Никто из толпы не осмелился вступиться за юродивого, поскольку всем был ведом крутой нрав боярина Твердислава.
Дружинники заломили монаху руки и поволокли его к дому Твердислава.
– Вам бы молиться за мужей, сыновей и братьев, коим предстоит биться с мунгалами, а вы вместо этого внимаете бесовским речам какого-то проходимца! – сказал Твердислав, окинув недовольным взором рязанских женщин – боярынь, купчих и простолюдинок.
Парамона привели на двор Твердиславова дома, сорвали с него одежды до пояса и привязали к столбу, поддерживающему навес возле конюшни. Затем два боярских челядинца принялись сечь монаха
