сказать, что сначала Бисмарк был совсем не против возможной кампании – в ноябре он писал: «Пусть разразится война, где и с кем угодно, и все прусские клинки радостно засверкают на солнце»[82]. Очевидно, молодой депутат полагал, что кампания мобилизует общественное мнение в поддержку монархии и позволит покончить с любыми проявлениями революционной заразы. Во всяком случае, он считал необходимым добиваться полного равенства с Австрией в германских делах – в опубликованной 19 ноября в «Крестовой газете» статье он писал, что «пока Пруссии, черно-белой Пруссии, не обеспечено повсеместно равное с Австрией и возвышающееся надо всеми остальными положение в Германии, мы тоже хотим войны»[83]. Кроме того, в это же время он выступал категорически против вывода войск из Кургессена, из-за чего даже вступил в серьезную перепалку с Леопольдом фон Герлах. Однако вскоре он пересмотрел свою точку зрения, приняв во внимание реальное соотношение сил и шансы на успех. Поэтому Бисмарк приветствовал Ольмюц как победу здравого смысла над эмоциями.
В палате депутатов ландтага Ольмюцское соглашение вызвало оживленные дебаты. Бисмарк не мог не принять в них участие. Оставшись верным своей линии, он выступил с речью, идея которой шла вразрез с настроением большинства присутствовавших. Подписание Ольмюцского соглашения Бисмарк рисовал вполне логичным и оправданным шагом. В своем выступлении он фактически сформулировал свое политическое кредо, которому будет следовать на протяжении всей своей жизни: «Единственным здоровым основанием большого государства – и этим оно существенно отличается от маленькой страны – является государственный эгоизм, а не романтика. Недостойно большой страны вступать в схватку из-за чего-то такого, что не соответствовало бы ее собственным интересам»[84]. Говоря о вопросе национальной чести, Бисмарк провел резкую грань между интересами всего общества, выразителем которых является государство, и интересами отдельных партий и групп. «Честь Пруссии заключается, на мой взгляд, не в том, чтобы играть повсюду в Германии роль Дон Кихота, защищая обиженных депутатов, считающих, что их местная конституция в опасности (…) Я вижу честь Пруссии в том, чтобы она воздерживалась от любых позорных связей с демократией, чтобы она ни в одном вопросе не допускала того, чтобы в Германии что-либо происходило без ее согласия».
В сложившейся ситуации Пруссия не должна идти на большой конфликт с двумя другими великими европейскими державами без достойной цели. «Государственному мужу легко, последовав за популистским порывом, выступить в кабинете или палате за войну, греясь у камина или произнося с трибуны громовые речи, предоставив истекающему кровью на снегу пехотинцу добывать победу и славу. Нет ничего легче, но горе тому государственному мужу, который прежде не найдет причины войны, которая выглядела бы достойно и после ее окончания. Я убежден – вы будете совершенно иначе смотреть на
Pflanze O. Op. cit. S. 84.
WIA. Bd. 1. S. 328.
Ebenda. S. 333.
