Лика, она что, не приехала? – Его лицо как-то странно исказилось, казалось, что он закричит… или заплачет, однако, сдержавшись, помолчав пару секунд, он глухо с мукой в голосе ответил:
– Она не приедет, она больше никогда не приедет… ее нет… она умерла…
– Что… как… умерла… я же письмо получил… когда… почему? Что ты говоришь такое… нет! – Я еще что-то говорил, спрашивал, но в груди уже появился и все разрастался ком ужасающего холода и страха и по этому мертвенному холоду я понял, что это – правда, я понял, что Ангелики нет, совсем нет! В ушах, в голове все нарастал и нарастал какой-то звон, шум и сквозь него до меня с трудом доходили слова Ванечки:
– Неделю назад… пьяный водитель… переходила улицу… сбила машина… сразу насмерть… она дни считала, она так хотела вас увидеть… как я вас ненавижу… приехал сказать об этом… Вы отняли у нас маму… будьте вы прокляты!!!
Я повернулся и, чувствуя, что мне не хватает воздуха, на слабеющих ногах пошел к скамейке. Пот градом струился по лицу. Всеми силами я пытался вдохнуть воздух, но не мог… Казалось, грудная клетка заполнила всю улицу, а воздуха все не было и не было… Но вот и скамейка, вот она, рядом… шаг, еще шаг… И вдруг я понял, что не иду, а падаю лицом вперед, прямо на ее край… Я еще успел отвернуть лицо, успел почувствовать вспышку острой боли в виске… Потом все померкло!
Мир медленно вращался. Все было зыбко и больно. Казалось, какие-то огромные волны меня то поднимают, то опускают. Я попытался пошевелиться, но не смог. Тела не чувствовалось. Вот только жутко болела голова и пульсировала комками взрывной, острой боли.
– Да-да, я же ударился виском, – подумалось мне. Однако вскоре я осознал, что боль – вот странно! – находится не внутри меня, а снаружи. Это было необычно. Как это голова может болеть снаружи? Затем я понял, в чем дело. Просто со всех сторон слышался очень неприятный и болезненный грохот. Было ощущение, что где-то вдали, а может, и рядом, падают и с сухим, громоподобным стуком сталкиваются и крошатся гигантские каменные глыбы. Вот этот стук и отдавался в моей голове мучительной болью. Вдруг, как ни странно, в этом грохоте я стал ощущать нечто осмысленное, даже знакомое. Смех, осенило меня! Конечно же, это смех! Так может смеяться какой-то гигант, великан. Я понял, что он смеялся, глядя именно на меня – беспомощного и ничтожного. Вдруг этот великан как-то понял, что я осознал его присутствие, пророкотал тем же лязгающим, грохочущим, так же трудно воспринимаемым голосом:
– Что, Человечишка, доигрался… игрался… ался… ался.
Этот вопрос грохотал и пульсировал в моей больной голове, то отскакивая от каких-то стенок, то проникая прямо в мозг, мучительно раздирая его. Я попытался спросить, узнать, ответить, но ни слова не смог вымолвить. Язык не повиновался!
– Все сломал, все разрушил, – опять загрохотали сталкивающиеся глыбы. – Теперь твой путь пройден…
Я чудовищным усилием воли все-таки разлепил губы и неповинующимся голосом спросил:
– Ты… х-то?
– Я ТОТ, КТО ЕСТЬ ВСЕГДА!!!
