так думать об Ангелике. Не знаю почему! Может быть, потому, что она была старше меня на девять лет? Или потому, что у нее было двое взрослых детей? Видимо, все сразу… И еще! Я, наверное, как гурман оттягивал нашу неизбежную близость неосознанно и конечно же без какого-то умысла. Просто я увидел в ней то, чего не мог предполагать, – ее душу, оказавшуюся родственной, близкой и – неожиданно! – тонкой и ранимой. И мне просто хотелось быть рядом, быть другом. Я боялся, что интимная близость разрушит это чувство – ее трепетное доверие ко мне и мое нежно-трогательное отношение к ней. Она, находясь рядом, как бы вырвалась из каких-то своих, внутренних тисков, в которые ее загнала и напряженная, изматывающая работа и, наверное, жизнь. Наедине со мной она становилась беспечной, даже легкомысленной девушкой, и я, как ни странно, будучи значительно моложе, становился для нее в такие моменты старшим товарищем. Я не хотел этого разрушать…
Но мы были живыми людьми. То, что должно было случиться, то, в конце концов, и случилось, природу не обманешь! 23 февраля все мужчины нашей жилой секции под предводительством Самуилыча ушли в ресторан, и мы с Ликой остались одни. Немного посидели в ее комнате и потом пошли к нам, понимая, что случится дальше. У нас в секции Лика, прежде чем зайти в комнату, внезапно остановилась, взяла меня за руку и, посмотрев в глаза, тихо спросила:
– Саша, а как я потом буду жить, что потом будет со мной?
Это был ужасный вопрос! Я не знал, что будет с ней, я не знал, что будет с нами, и ничего не смог ей ответить. Нам до этого было просто хорошо вдвоем, и мы не были уверены, что, став близки, сохраним это чувство. Мы оба боялись того, что произойдет, мы оба боялись будущего! Ничего ей я не смог сказать… Мы немного постояли, как бы насмеливаясь, и шагнули в комнату… Дверь захлопнулась, и мир взорвался! Все барьеры рухнули, и мы впились друг в друга, торопливо, неистово, будто спасались от самих себя, будто спешили наверстать упущенное, будто закрывали объятиями друг друга от страшного окружающего, враждебного мира, закрывались от будущего…
Сколько прошло времени, прежде чем наши объятия разжались, я не знаю. Мы в тот момент были единым целым, единым дыханием. Были только мы и пустота вокруг… В себя мы пришли под утро, когда в комнате стало светать. Нам было радостно и легко. Легко потому, что худшего не случилось – мы любили! Вот с этого дня и началось безумие – другого слова для наших отношений и не подберешь. Все окружающее для нас исчезло, стало пустым и не нужным, осталось лишь восхитительное счастье и радость бесконечного взаимного познания…
Все дальнейшее, а это почти два месяца жизни, я не запомнил. Они были заполнены только Ангеликой, и, кроме Нее, ничего в памяти не осталось. Она заслонила собой все – и учебу, и друзей, и все развлечения. Мы редко, но ходили с ней куда-то, смотрели какие-то фильмы, бродили по городу, который я так и не увидел… Ребята как-то мне сказали:
– Знаешь, Сашка, когда вы с Ликой идете вдвоем, Вы не отводите друг от друга глаз ни на секунду… Пусть даже при этом и смотрите
