за самоуправство. Однако интересная деталь: руководителей ОУН, оставшихся на Львовщине, не тронули – бандеровщина нужна была Гитлеру в перспективе.
В Кракове перед отправкой вождей ОУН в Берлин состоялась встреча государственного секретаря Третьего рейха Кундта, судьи Бюлова, полковника Бизанца и одного из высоких чиновников генерал-губернаторства Феля с Бандерой и его свитой.
На вопрос Кундта, было ли согласовано с немецким военным командованием провозглашение свободного украинского государства, перепуганный Бандера начал юлить, изворачиваться, валить вину на своих подельников:
«Я не знаю, творилось ли все это с ведома немецких инстанций? Я дал инструкции, в которых говорилось: делать все с согласия немцев. Я допускаю, что так и было в этот раз… Относительно происходящего во Львове я не информирован. На собрании УНК во Львове присутствовал Стецко…
Я еще раз хочу разъяснить и подчеркнуть, что ни один из приказов, которые я отдал, не преследовал целью обойти какие-либо немецкие указания…»
Несмотря на серьезный удар по идее «государственности», украинские националисты продолжали с прежней активностью обслуживать своих очередных новых хозяев в качестве бургомистров, полицейских, старост и прочее. Они даже рьянее стали участвовать в карательных экспедициях вместе с немцами против мирного населения.
Об одной из многочисленных таких операций рассказал на допросе 4 июля 1944 года бывший заместитель начальника Дубровицкой районной полиции В. С. Логвинович. Вот фрагмент его показания следователю СМЕРШа:
«…15 июля 1941 года в местечко Дубровица прибыла большая группа гестаповцев, как после выяснилось, для умерщвления еврейского населения. На следующий день по приказу начальника местного гарнизона на площади собралось около 3 тысяч человек, среди которых было много стариков, женщин и детей. Огромная толпа в сопровождении гестаповцев и полицейских – украинских националистов двинулась к вокзалу, откуда всех их вывезли в город Сарны. Там они были расстреляны. Некоторым обреченным удалось бежать с места казни. Однако полицейские вылавливали их и группами по 30–40 человек передавали гестаповцам… Трудно описать чувства, охватившие обезумевших от горя и ужаса невинных людей. Я наблюдал сцены, как в порыве отчаянья потерявшие рассудок матери, подняв кверху грудных детей, шли навстречу палачам, моля о пощаде. Сраженные огнем, они падали и умирали со словами проклятия своим убийцам на устах…»
Тот же Логвинович в конце допроса заявит о своих коллегах по крови, что личный состав районной полиции был укомплектован пятьюдесятью отъявленными головорезами, нетерпеливо ожидавшими «мокрой работы». Это были люди, по его словам, уголовники со звериными инстинктами, ожидавшие только случая, чтобы проявить их в деле истребления советских людей.
Массовые казни оуновцы проводили и в оккупированных восточных областях
